Основные цель написания истории государства российского карамзиным. Отражение идей XIX столетия в исторической схеме Карамзина. Тогда почему сочинение Карамзина считается главным

Т руд всей жизни. Над произведением из 12 томов поэт, писатель, создатель первого русского литературного журнала и последний историограф России работал более двадцати лет. Сумел придать историческому произведению «легкий стиль» и создать настоящий исторический бестселлер своего времени. Наталья Летникова изучала историю создания знаменитого многотомника.

От путевых заметок к изучению истории . Автор «Писем русского путешественника», «Бедной Лизы» , «Марфы Посадницы», успешный издатель «Московского журнала» и «Вестника Европы» в начале ХIХ века всерьез увлекся историей. Изучая летописи и редкие манускрипты, решил объединить бесценные знания в один труд. Поставил задачу - создать полное печатное общедоступное изложение русской истории.

Историограф Российской империи . На почетную должность главного историка страны Карамзина назначил император Александр I . Литератор получил ежегодный пенсион в две тысячи рублей и допуск во все библиотеки. Карамзин без колебаний оставил «Вестник», приносивший доход втрое больше, и посвятил жизнь «Истории государства Российского» . Как заметил князь Вяземский - «постригся в историки». Светским салонам Карамзин предпочел архивы, приглашениям на балы - изучение документов.

Исторические знания и литературный стиль . Не просто изложение фактов вперемешку с датами, а высокохудожественная историческая книга для широкого круга читателей. Карамзин работал не только с первоисточниками, но и со слогом. Сам автор называл свой труд «историческая поэма». Выписки, цитаты, пересказы документов ученый спрятал в примечания - по сути, Карамзин создал книгу в книге для тех, кто особенно интересуется историей.

Первый исторический бестселлер . Восемь томов автор отдал в печать лишь спустя тринадцать лет после начала работы. Задействовали три типографии: военную, сенатскую, медицинскую. Львиную долю времени отняла корректура. Вышли три тысячи экземпляров через год - в начале 1818-го. Раскупили исторические тома не хуже нашумевших любовных романов: первое издание разошлось по читателям всего за месяц.

Научные открытия между делом . За работой Николай Михайлович обнаружил по-настоящему уникальные источники. Именно Карамзиным найдена Ипатьевская летопись. В примечания VI тома вошли отрывки из «Хождения за три моря» Афанасия Никитина . «Доселе географы не знали, что честь одного из древнейших, описанных европейских путешествий в Индию принадлежит России Иоаннова века… Оно (путешествие) доказывает, что Россия в XV веке имела своих Тавернье и Шарденей, менее просвещенных, но равно смелых и предприимчивых» , - писал историк.

Пушкин про работу Карамзина . «Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка - Колумбом. Несколько времени ни о чем ином не говорили…» - писал Пушкин . Александр Сергеевич посвятил памяти историографа трагедию «Борис Годунов» , материал для своего произведения черпал в том числе в «Истории» Карамзина.

Оценка на высшем государственном уровне . Александр I не только дал Карамзину широчайшие полномочия по чтению «всех древних рукописей, до российских древностей касающиеся» и денежное содержание. Император лично финансировал первое издание «Истории государства Российского». По высочайшему велению книга была разослана по министерствам и посольствам. В сопроводительном письме говорилось, что государевы мужи и дипломаты обязаны знать свою историю.

Что ни том - то событие . Выхода новой книги ждали. Второе издание восьмитомника вышло уже через год. Каждый последующий том становился событием. Исторические факты обсуждали в обществе. Так IX том, посвященный эпохе Грозного , стал настоящим потрясением. «Ну, Грозный! Ну, Карамзин! Не знаю, чему больше удивляться, тиранству ли Иоанна или дарованию нашего Тацита» , - писал поэт Кондратий Рылеев, отмечая и сами ужасы опричнины, и прекрасный слог историка.

Последний историограф России . Титул появился еще при Петре Великом . Почетного звания был удостоен выходец из Германии - архивист и автор «Истории Сибири» Герхард Миллер, знаменитый также «портфелями Миллера». Занимал высокий пост автор «Истории России с древнейших времен» князь Михаил Щербатов. Претендовали на него отдавший своему историческому труду 30 лет Сергей Соловьев и крупный историк начала ХХ века Владимир Иконников, но, несмотря на ходатайства, звание так и не получили. Так Николай Карамзин и остался последним историографом России.

Введение

Актуальность темы контрольной работы «Новые источники, использованные Н.М. Карамзиным в «Истории государства Российского» актуальна в связи со следующим. «История государства Российского» - многотомное сочинение Н.М. Карамзина, описывающее российскую историю начиная с древнейших времён до правления Ивана Грозного и Смутного времени. Труд Н. М. Карамзина не был первым описанием истории России, но именно это произведение благодаря высоким литературным достоинствам и научной скрупулёзности автора открыло историю России для широкой образованной публики и наибольшим образом способствовало становлению национального самосознания. «История государства Российского» Н.М. Карамзина (1766-1826) последний и наиболее значительный в его творчестве труд. Этот выдающийся памятник русской культуры представляет собой уникальный сплав исторической и общественно-политической мысли, литературных и языковых исканий конца XVIII - первой четверти XIX в. «История» - крупнейшее для своего времени достижение русской и мировой исторической науки, первое монографическое описание русской истории с древнейших времен по начало XVII в., опирающееся на огромный круг исторических источников. «История» Карамзина и сегодня сохраняет свою общекультурную и историографическую ценность. С неё начиналось приобщение к отечественной старине нескольких поколений русских читателей, из неё черпали сюжеты многие писатели, драматурги, художники и музыканты. И поэтому труд Карамзина входит в корпус тех классических текстов, без знания которых не может быть полноценно понята история русской культуры и исторической науки. Феномен «Истории» объясняется тем, что она явилась синтезом творческой деятельности выдающегося писателя и проницательного историка.

Объект исследования - работа Н.М. Карамзина «История государства Российского».

Предмет исследования - новые источники, использованные Карамзиным в «Истории государства Российского».

Цель контрольной работы - изучить новые источники, использованные Карамзиным в «Истории государства Российского».

Задачи работы: рассмотреть работу над «Историей государства Российского»; раскрыть работу с историческими материалами при написании «Истории государства Российского»; дать перечень Н.М. Карамзиным источников «Истории государства Российского»; дать анализ источниковедческой базы труда Н.М. Карамзина.

При написании контрольной работы была использована литература, авторы которой анализируют новые источники, использованные Карамзиным в «Истории государства Российского»: Козлов В.П. «История государства Российского» Н.М. Карамзина в оценках современников», Лотман Ю.М. «Сотворение Карамзина», Шмидт Сигурд «История государства Российского».

Глава 1. Николай Михайлович Карамзин как историк

карамзин история российский

1.1 Работа над «Историей государства Российского»

Николай Михайлович Карамзин - выдающийся историк России конца XVII начала XIX вв. В науке, публицистике, искусстве он оставил заметный след. Н.М. Карамзин во многом подготовил успех младших современников и последователей - деятелей пушкинского периода, золотого века русской литературы.

К замыслу создания крупного исторического полотна Карамзин подходил давно. В доказательство давнего существования таких планов приводится сообщение Карамзина в «Письмах русского путешественника» о встрече в 1790 г. в Париже с П.-Ш. Левелом, автором «Histoire de Russie, triee des chroniques originales, des pieces outertiques et des meillierus historiens de la nation» (в России в 1797 г. был переведен только один том). Размышляя о достоинствах и недостатках этого труда, писатель приходил к неутешительному выводу: «Больно, но должно по справедливости сказать, что у нас до сего времени нет хорошей Российской истории». Он понимал, что такой труд невозможно написать без свободного доступа к рукописям и документам в официальных хранилищах, поэтому он обратился к императору Александру I через посредничество М.М. Муравьева (попечитель учебного Московского округа). «Обращение увенчалось успехом и 31 октября 1803 г. Карамзин был назначен историографом и получил ежегодный пенсион и доступ к архивам». Императорские указы обеспечили историографу оптимальные условия работы над «Историей…» .

Работа над «Историей государства Российского» потребовала самоотречения, отказа от привычного образа и уклада жизни. По образному выражению П.А. Вяземского, Карамзин «постригся в историки» . И к весне 1818 г. первые восемь томов истории появились на книжных прилавках. Три тысячи экземпляров «Истории…» были проданы за двадцать пять дней. Признание соотечественников вдохновило и ободрило писателя, особенно после того, как испортились отношения историографа с Александром I (после выхода записки «О древней и новой России», где Карамзин в некотором смысле критиковал Александра I). Общественный и литературный резонанс первых восьми томов «Истории…» в России и за рубежом оказался настолько велик, что даже Российская Академия, давний оплот противников Карамзина, вынуждена была признать его заслуги .

Читательский успех первых восьми томов «Истории…» придал писателю новые силы для дальнейшей работы. В 1821 г. свет увидел девятый том его труда. Смерть Александра I и восстание декабристов отодвинули работу над «Историей…». Простудившись на улице в день восстания, историограф только в январе 1826 г. продолжил свой труд. Но врачи уверяли, что полное выздоровление может дать только Италия. Собираясь в Италию и надеясь дописать там последние две главы последнего тома, Карамзин поручил Д.Н. Блудову все дела по будущему изданию двенадцатого тома. Но 22 мая 1826 г., так и не уехав Италию, Карамзин умер. Двенадцатый том вышел только в 1828 г. .

Итак, начиная с 1803 г. и до самой смерти в 1826 г. Карамзин почти исключительно занимался написанием «Истории государства Российского». Но еще до 1803 г. он писал на исторические темы, создавал портреты исторических лиц. И в этом проявилась особенность русского сентиментализма как литературного направления: показать человека в его внутренней жизни на фоне истории, на фоне человеческого общества в целом.

.2 Работа с историческими материалами при написании «Истории государства Российского»

Один историк самостоятельно не может найти и обработать такое большое количество материалов, на основе которых была написана «История государства Российского». Из этого следует, что Н.М. Карамзину помогали многочисленные его друзья. В архив он, конечно, ходил, но не слишком часто: искали, отбирали, доставляли старинные манускрипты прямо на стол историографу несколько специальных сотрудников, возглавляемых начальником Московского архива министерства иностранных дел и великолепным знатоком древности Алексеем Федоровичем Малиновским. Архивы и книжные собрания иностранной коллегии Синода, Эрмитажа, Императорской публичной библиотеке, Московского университета, Троице-Сергиевой и Александро-Невской лавры, Волоколамского, Воскресенского монастырей; сверх того, десятки частных собраний, наконец, архивы и библиотеки Оксфорда, Парижа, Копенгагена и других иностранных центров. Среди работавших на Карамзина (с самого начала и позже) были несколько замечательных в будущем ученых, например, Строев, Калайдович. Они больше других прислали замечаний на уже изданные тома.

В некоторых работах Карамзина упрекают за то, что он работал «не один». Но в противном случае ему потребовалось бы для написания «Истории…» не 25 лет, а намного больше. Эйдельман на это справедливо возражает: «опасно одному судить эпоху по правилам другой» .

«Такие великие люди как Державин присылает ему свои соображения о древнем Новгороде, юный Александр Тургенев привозит нужные книги из Геттингена, старинные рукописи обещает прислать Д.И. Языков, А.Р. Воронцов. Еще важнее участие главных собирателей: А.Н. Мусина-Пушкина, Н.П. Румянцева; один из будущих президентов Академии Наук А.Н. Оленин прислал Карамзину 12 июля 1806 г. Остромирово Евангелие 1057 г.». Но это не значит, что всю работу Карамзина сделали за него друзья: он открывал сам и стимулировал своей работой к розыску других. Карамзин сам нашел Ипатьевскую и Троицкую летописи, Судебник Ивана Грозного, «Моление Даниила Заточника». Для своей «Истории…» Карамзин использовал около сорока летописей (для сравнения скажем, что Щербатов изучил двадцать одну летопись). Также большая заслуга историографа состоит в том, что он не только смог свести воедино весь этот материал, но и организовать де-факто работу настоящей творческой лаборатории .

Труд Карамзина вызвал бурные и плодотворные для развития историографии дискуссии. В спорах с его концепцией, взглядами на исторический процесс и события прошлого возникали иные идеи и обобщающие исторические исследования - «История русского народа» М.А. Полевого, «История России с древнейших времен» С.М. Соловьева и другие работы. Утрачивая с годами собственное научное значение, «История…» Карамзина сохранила свое общекультурное и историографическое значение, из нее черпали сюжеты драматурги, художники и музыканты. И поэтому этот труд Карамзина входит «в корпус тех классических текстов, без знания которых не может быть полноценно понята история русской культуры и исторической науки».

Глава 2. Источниковедческая база труда Н.М. Карамзина

2.1 Перечень Н.М. Карамзиным источников «Истории государства Российского»

Н.М. Карамзин описал в Предисловии к «История государства Российского» источники, по которым была написана «История государства Российского» :

«I. Летописи. Нестор, инок Монастыря Киевопечерского, прозванный отцом Российской Истории, жил в XI веке: одаренный умом любопытным, слушал со вниманием изустные предания древности, народные исторические сказки; видел памятники, могилы Князей; беседовал с Вельможами, старцами Киевскими, путешественниками, жителями иных областей Российских; читал Византийские Хроники, записки церковные и сделался первым летописцем нашего отечества.

Второй, именем Василий, жил также в конце XI столетия: употребленный Владимирским Князем Давидом в переговорах с несчастным Васильком, описал нам великодушие последнею и другие современные деяния юго-западной России. Все иные летописцы остались для нас безыменными; можно только угадывать, где и когда они жили: например, один в Новегороде, Иерей, посвященный Епископом Нифонтом в 1144 году; другой в Владимире на Клязьме при Всеволоде Великом; третий в Киеве, современник Рюрика II; четвертый в Волыни и около 1290 года; пятый тогда же во Пскове. К сожалению, они не сказывали всего, что бывает любопытно для потомства; но, к счастию, не вымышляли, и достовернейшие из Летописцев иноземных согласны с ними. Сия почти непрерывная цепь Хроник идет до государствования Алексея Михайловича. Некоторые доныне еще не изданы или напечатаны весьма неисправно. Я искал древнейших списков: самые лучшие Нестора и продолжателей его суть харатейные, Пушкинский и Троицкий, XIV и XV века. Достойны также замечания Ипатьевский, Хлебниковский, Кенигсбергский, Ростовский, Воскресенский, Львовский, Архивский. В каждом из них есть нечто особенное и действительно историческое, внесенное, как надобно думать, современниками или по их запискам. Никоновский более всех искажен вставками бессмысленных переписчиков, но в XIV веке сообщает вероятные дополнительные известия о Тверском Княжении, далее уже сходствует с другими, уступая им однако ж в исправности, - например, Архивскому.. Степенная книга, сочиненная в царствование Иоанна Грозного по мысли и наставлению Митрополита Макария. Она есть выбор из летописей с некоторыми прибавлениями, более или менее достоверными, и названа сим именем для того, что в ней означены степени, или поколения государей.. Так называемые Хронографы, или Всеобщая История по Византийским Летописям, со внесением и нашей, весьма краткой. Они любопытны с XVII века: тут уже много подробных современных известий, которых нет в летописях.. Жития святых, в патерике, в прологах, в минеях, в особенных рукописях. Многие из сих Биографий сочинены в новейшие времена; некоторые, однако ж, например, Св. Владимира, Бориса и Глеба, Феодосия, находятся в харатейных Прологах; а Патерик сочинен в XIII веке.. Особенные дееписания: например, сказание о Довмонте Псковском, Александре Невском; современные записки Курбского и Палицына; известия о Псковской осаде в 1581 году, о Митрополите Филиппе, и проч.. Разряды, или распределение Воевод и полков: начинаются со времен Иоанна III. Сии рукописные книги не редки.. Родословная книга: есть печатная; исправнейшая и полнейшая, писанная в 1660 году, хранится в Синодальной библиотеке.. Письменные Каталоги митрополитов и епископов. - Сии два источника не весьма достоверны; надобно их сверять с летописями.. Послания cвятителей к князьям, духовенству и мирянам; важнейшее из оных есть Послание к Шемяке; но и в других находится много достопамятного.. Древние монеты, медали, надписи, сказки, песни, пословицы: источник скудный, однако ж не совсем бесполезный.. Грамоты. Древнейшая из подлинных писана около 1125 года. Архивские Новогородские грамоты и Душевные записи князей начинаются с XIII века; сей источник уже богат, но еще гораздо богатейший есть.. Собрание так называемых Статейных списков, или Посольских дел, и грамот в Архиве Иностранной Коллегии с XV века, когда и происшествия и способы для их описания дают Читателю право требовать уже большей удовлетворительности от Историка. - К сей нашей собственности присовокупляются.. Иностранные современные летописи: Византийские, Скандинавские, Немецкие, Венгерские, Польские, вместе с известиями путешественников.. Государственные бумаги иностранных Архивов: всего более пользовался я выписками из Кенигсбергского».

.2 Анализ источниковедческой базы труда Н.М. Карамзина

С именем Карамзина и его «Историей...» связаны публикация, введение в научный оборот значительного числа исторических памятников. Следуя духу времени, ученый использует свои личные связи, сносится с московским и другими архивами, обращается к крупным библиотечным фондам, прежде всего в Синодальную библиотеку, прибегает и к частным хранилищам, например к фондам Мусина-Пушкина, и выписывает, точнее, извлекает оттуда те новые документы, о которых впервые читатель узнавал от Карамзина. Среди этих документов и новые летописные списки, например Ипатьевский свод (по терминологии Карамзина - Киевская и Волынская летописи), впервые использованный Карамзиным; многочисленные юридические памятники - «Кормчая книга» и церковные уставы, Новгородская Судная грамота, Судебник Ивана III| (Татищев и Миллер знали только Судебник 1550 г.) «Стоглав»; используются литературные памятники - на первом месте «Слово о полку Игореве», «Вопросы Кирика» и др. Расширяя вслед за М.М. Щербатовым использование записок иностранцев, Карамзин и в этой области привлек впервые много новых текстов, начиная с Плано Карпини, Рубрука, Барбаро, Контарини, Герберштейна и кончая записками иностранцев о Смутном времени. Результатом этой работы и явились те обширные примечания, которыми Карамзин снабдил свою «Историю...». Они особенно обширны в первых томах, где по объему превышают сам текст «Истории...». 1-й том содержит 172 страницы, а примечания к нему - 125 страниц петита, во 2-м томе на 189 страниц текста приходится 160 страниц примечаний, также петитом, и т.д. .

Эти примечания составляют главным образом выдержки из источников, изображающих те события, о которых рассказывает Карамзин в своей «Истории...». Обычно даются параллельные тексты из нескольких источников, главным образом - разные списки летописей. Это огромное количество документального материала сохранило свою свежесть в ряде случаев до конца XIX в., тем более что некоторые списки и памятники, которыми пользовался Карамзин, погибли во время московского пожара 1812 г. или от других стихийных бедствий. К примечаниям Карамзина долго продолжали обращаться историки, уже перестав читать его «Историю...»; ценность этих примечаний совершенно бесспорна.

Надо оговорить, что в самой работе по розыску и обработке документов значительную роль сыграли выдающиеся деятели русской археографии начала XIX в. Им и принадлежит значительная доля указанной заслуги «Истории...» Карамзина. Из переписки Карамзина с К.Ф. Калайдовичем, директором Московского архива Коллегии иностранных дел А.Ф. Малиновским, с П.М. Строевым видно, что новооткрытые памятники, использованные в карамзинской «Истории...», в значительной части - их находки. Они не только высылают ему дела, представляющие ценность и важность для этого периода, но и сами, по его поручению, делают подбор документов, выборку и систематизацию чернового подготовительного материала к заданной теме или вопросу .

Но Карамзин не ограничивается в своих примечаниях одним формальным воспроизведением источника. Примечания Карамзина свидетельствуют о том, что его длительная и углубленная работа над документальным материалом, его обширные исторические познания поставили его в известной мере в уровень с требованиями критического метода, принесенного Шлецером в русскую историческую науку. Историк летописания М.Д. Приселков отметил тонкое критическое чутье Карамзина в отборе использованных им текстов Ипатьевской, Лаврентьевской и Троицкой летописей. Его примечания о составе «Русской Правды», о церковных уставах Владимира и Всеволода, частое сопоставление разных исторических источников для разрешения отдельных научных контроверз сообщают примечаниям Карамзина не только археографическое, но и историческое значение. Не случайно к мнению Карамзина прислушивались в спорных вопросах специалисты-археографы. И все же в общей системе исторических взглядов Карамзина, в общем построении его «Истории...» весь этот источниковедческий, критический аппарат сохраняет чисто формальный, отсылочный характер .

Исследователь в примечаниях дает выписки из источников, изображающих те события, которые он описывает в своей истории. Но при этом тот самый критический материал, который содержится в примечаниях, остается неотраженным в самой «Истории...», оказывается как бы за рамками повествования. В плане последнего Карамзину важны не критика источников и раскрытие внутреннего содержания явлений. Он берет из источника только факт, явление само по себе. Этот разрыв между примечаниями и текстом переходит иногда и в прямое противоречие, так как эти две части работы Карамзина подчинены двум разным принципам, или требованиям. Так, в самом начале своей «Истории...», обойдя этногенетические вопросы в кратком очерке, как это сделал уже М. М. Щербатов, он подошел к объяснению имени славян: «...под сим именем, достойным людей воинственных и храбрых, ибо его можно производить от славы» - таково положение Карамзина. А в примечании 42-м к этому тексту дается научная контроверза и фактическое опровержение этого толкования. Но, опровергнутое критикой, оно утверждается повествованием, как согласное с художественным образом создаваемым писателем. Так же дан и вопрос о призвании варягов. Если в примечании намечена критика легенды о Гостомысле, то художественные задачи повествования вводят его в текст, как «достойного бессмертия и славы в нашей истории». Критика текста вообще не переходит у Карамзина в критику легенды; легенда, напротив, - самый благодатный материал для художественного украшения 1 рассказа и для психологических рассуждений .

В противоречивом потоке мнений современников и позднейших читателей «Истории государства Российского», породившие, в конце концов, многолетнюю ожесточенную полемику. Можно легко обнаружить одну интересную особенность - как бы ни были восторженны или суровы отзывы о труде Карамзина, в целом они были единодушны в высокой оценке той части «Истории государства Российского», которая самим Карамзиным была названа «Примечаниями». «Примечания» как бы вынесены за рамки основного текст «Истории…» и значительно превышавшие его объем, уже внешне сделали непохожим труд историографа на исторические сочинения предшествующего и последующего времени. Посредством «Примечаний» Карамзин предложил своим читателям историческое сочинение на двух уровнях: художественном и научном. Они открывали читателю возможность альтернативного карамзинскому взгляда на события прошлого. «Примечания» содержат обширные выписки, цитаты из источников, пересказ документов (нередко они представлены целиком), ссылки на исторически сочинения предшественников и современников. Карамзин в той или иной степени привлек все отечественные публикации о событиях отечественной истории до начала XVII в. и ряд иностранных изданий. По мере подготовки новых томов число, а главное - ценность таких материалов все увеличивалась. И Карамзин решается на смелый шаг - расширяет их публикацию в «Примечаниях». «Если бы все материалы, - писал он, - были у нас собраны, изданы, очищены критикою, то мне оставалось бы единственно ссылаться; но когда большая часть их в рукописях, в темноте; когда едва ли что обработано, изъяснено, соглашено, то надобно вооружиться терпением». Поэтому «Примечания» стали важным собрание впервые вводимых в научный оборот источников .

По существу, «Примечания» - первая и наиболее полная хрестоматия источников по русской истории до начала XVII в. Одновременно - это научная часть «Истории государства Российского», в которой Карамзин стремился подтвердить рассказ о прошлом отечества, разбирал мнения предшественников, спорил с ними, доказывал собственную правоту.

Карамзин сознательно или вынуждено превратил свои «Примечания» в своеобразный компромисс между требованиями научного знания о прошлом и потребительском использовании исторического материала, то есть выборочном, основанном на стремлении подобрать источники и факты, отвечающие его конструкции. Например, рассказывая о воцарении Бориса Годунова, историограф не таит художественных средств для изображения всеобщего народного восторга, следуя за Утвержденной грамотой Земского собора 1598 г. Но Карамзину был известен и другой источник, помещенный им в «Примечания», повествующим, что «восторг» объяснялся грубым принуждением со стороны клевретов Бориса Годунова.

Однако, публикуя источники в «Примечаниях», Карамзин далеко не всегда точно воспроизводил тексты. Здесь и модернизация правописания, и смысловые добавления, и пропуск целых фраз. В результате, в «Примечаниях» как бы создавался никогда не существовавший текст. Пример этому - публикация «Повести о понимании князя Андрея Ивановича Старицкого». Нередко историограф публиковал в примечаниях те части текстов источников, которые соответствовали его повествованию и исключая места, противоречащие этому.

Все вышесказанное заставляет с осторожностью относиться к текстам, помещенным в «Примечаниях». И это не удивительно. «Примечания» для Карамзина - это доказательство не только того, как было, но и подтверждение его взглядов на то, как было. Исходную позицию такого подхода историограф высказал следующим образом: «Но история, говорят, наполнена ложью; скажем лучше, что в ней, как в деле человеческом, бывает примесь лжи, однако ж характер истины всегда более или менее сохраняется; и сего довольно для нас, чтобы составить общее понятие о людях и деяниях». Довольство историографа «характером истины» о прошлом, по существу, означало для него следование тем источникам, которые отвечали его исторической концепции .

Неоднозначность оценок «Истории государства Российского», творчества и личности Н.М. Карамзина характерны со времени выхода в свет первого тома «Истории государства Российского» вплоть до наших дней. Но все единодушны в том, что это редчайший пример в истории мировой культуры, когда памятник исторической мысли воспринимался бы современниками потомками как вершинное произведение и художественной литературы.

Для Карамзина в истории характерна строгая торжественность, четкий и как бы замедленный ритм изложения, более книжный язык. Заметно нарочитое стилистическое свойство в описаниях деяний и характеров, четкая прорисовка частностей. Полемика ученых и публицистов конца 1810-х - начала 1830-х гг. в связи с появлением томов «Истории…» Карамзина, размышления и отклики первых читателей, особенно декабристов и Пушкина, отношению к наследию Карамзина следующих поколений, знание «Истории государства Российского» в развитии исторической науки, литературы, русского языка - темы, давно уже привлекшие внимание. Однако «История…» Карамзина как явление научной жизни изучено еще недостаточно. Между тем, этот труд наложил чувственный отпечаток на представления русских людей о прошлом своего отечества, да и вообще, об истории. В течение почти столетия не было в России другого исторического сочинения. И не было другого исторического труда, который, потеряв былое значение в глазах ученых, оставался бы столь долго в обиходе культуры так называемой широкой публики .

«История государства Российского» продолжала восприниматься как данность отечественной культуры даже тогда, когда существенно обогатились знания о Древней Руси и стали господствовать новые концепции исторического развития России и исторического процесса в целом. Без знания «Истории…» Карамзина немыслимо было называться в России образованным человеком. И, вероятно, В.О. Ключевский нашел правильное объяснение этому, отметив, что «взгляд Карамзина на историю…строился на нравственно-психологической эстетике» . Восприятие образное предшествует логическому, и эти первые образы дольше удерживаются в сознании, чем логические построения, вытесняемые позже более основательными концепциями.

Историческое знание - важнейшая часть нашей культурной жизни. Воспитание историей неотделимо от нравственного воспитания, от формирования общественно-политических воззрений, даже эстетических представлений. Издание «Истории государства Российского», причем в полном виде, помогает увидеть не только первоисточники важнейших явлений в истории русской науки, литературы, языка, но и облегчает изучение исторической психологии, истории общественного сознания. Поэтому труд Н.М. Карамзина на долгое время стал образцом подходов к исследованию основных сюжетов Российской истории.

Таким образом, источниковедческая база труда Карамзина Н.М. была беспрецедентна для того времени. Он впервые ввел в научный оборот Лаврентьевскую и Троицкую летописи, Судебник 1497 г., сочинения Кирилла Туровского, многие актовые дипломатические материалы. Он широко использовал греческие хроники и сообщения восточных авторов, отечественную и зарубежную эпистолярную и мемуарную литературу. Его история стала поистине русской исторической энциклопедией.

Заключение

«История государства Российского» - крупнейшее для своего времени достижение русской и мировой исторической науки, первое монографическое описание русской истории с древнейших времен до начала XVIII в.

Карамзин ввел в научный обиход огромный исторический материал - прежде всего архивный (летописи, акты и др.). И ставил перед собой огромную сложную исследовательскую (и, по существу, источниковедческую) задачу: «представить и характер времени, и характер летописцев». О некоторых рукописях, содержавшейся в них исторической информации мы знаем только по Карамзину, так как немало из этих памятников письменности погибло во время пожара Москвы в 1812 г. (тогда же сгорела и библиотека самого Историографа). Но лишь единичным суждениям источниковедческого порядка нашлось место в основном тексте «Истории»: все сосредоточено в примечаниях - а их 6548. Опытный литератор и издатель, Карамзин догадался поместить примечания в конце каждого тома и напечатать более мелким шрифтом. Это позволило воспринимать их как единое целое. Примечания стали надолго хрестоматией и энциклопедией для историков и филологов.

Исторические факты Н.М. Карамзин собирал из древних летописей, многие из которых были им введены в научный оборот впервые. К примеру, именно Карамзиным была найдена и названа Ипатьевская летопись. Многочисленные детали и подробности, чтобы не загромождать ими связный текст рассказа, Карамзин вынес в особый том примечаний. Именно эти примечания имели наибольшее научное значение.

В предисловии к своей книге Карамзин описывает важность истории вообще, её роль в жизни людей. Он говорит, что история России не менее захватывающая, важная и интересная, чем мировая. Далее приводит список источников, которые помогли ему воссоздать картину исторических событий.

Стремясь добиться полнокровного, насыщенного фактами изложения, Карамзин обследовал основные архивы, изучил источники печатные и, что гораздо важнее, рукописные. Он был в курсе научной критики текстов, начавшей развиваться как в Западной Европе, так и в России именно в его время.

Огромной заслугой Карамзина как историка является то, что он не только использовал великолепный для своего времени корпус источников, но и то, что многие из исторических материалов он открыл сам благодаря своей работе в архивах с рукописями.

Список использованной литературы

1.Айхенвальд Ю.И. Силуэты русских писателей. - М.: Республика, 1994.

Гулыга А.В. Искусство истории - М.: Современник, 1980. - 288 с.

Карамзин Н.М. История государства Российского. Т.1, Кн. 1. - М.: Книга, 1986. - 691 с.

Козлов В.П. «История государства Российского» Н.М. Карамзина в оценках современников / Отв. ред. д-р ист. наук В.И. Буганов. АН СССР. - М.: Наука, 1989. - 224 с.

Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. - М., 1997. - 212 с.

Шмидт Сигурд «История государства Российского» // Календарь «Круг чтения». - М.: Политиздат, 1990. - С. 10-12.

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

Николай Михайлович Карамзин по годам своей жизни (1766-1826) принадлежит двум столетиям. Вторая половина XVIII и весь XIX в. буквально пронизаны интересом к отечественной истории. В первую очередь этому способствовали деятельность Академии наук, а также активная университетская жизнь. В XIX столетии в Российской империи интенсивно и плодотворно работали созданные ранее университеты: в Вильно (дата основания — 1578), Юрьеве (Дерпте; 1632); Москве (1755); открывались новые: в Казани (1804), Харькове (1805), Варшаве (1816), Санкт-Петербурге (1819), Киеве (1834), Одессе (Новороссийский; 1856), Томске (1878). В каждом из них был представлен историко-филологический факультет. С XVIII в. прошлое не заслоняется настоящим, более того, оно начинает активно ему служить. Исторические сочинения В.Н. Татищева, М.В. Ломоносова, Г.Ф. Миллера, М.М. Щербатова, И.Н. Болтина, просветительская деятельность Н.И. Новикова и его многотомная «Древняя Российская Вифлиофика» (включавшая публикации древних документов), организация нескольких исторических архивов, рукописных отделов и музеев к концу XVIII в. создали фундаментальную источниковую основу. В свою очередь, интеллектуальная среда воспитывала в обществе сознание своей самобытности, глубоких корней и исторических традиций. Просвещенная публика желала знать историю своего Отечества и нуждалась в общении. Как следствие, появляются многочисленные исторические общества, в частности Московское общество истории и древностей российских (1804). Его членами были такие выдающиеся авторитеты исторической науки, как Н.Н. Бантыш-Каменский, К. Ф. Калайдович, Н. М. Карамзин, А. Ф. Малиновский, А. И. Мусин- Пушкин, П.М. Строев, А.Л. Шлецер и др. Общество периодически издавало «Чтения» и «Ученые записки». В 1805 г. открылось Казанское общество любителей отечественной словесности, в 1817 г. — Харьковское общество наук, а в 1839 г. — Одесское общество истории и древностей.
Место Н.М. Карамзина в русской культуре. Становление историка
Между началом и концом XVIII столетия в исторической науке России — колоссальная разница. В первой четверти века мы видим практический утилитарно-националистический взгляд на задачи истории, смешение источника с исследованием, определение начала истории в современной терминологии, произвольную этнографическую классификацию и некритическую передачу разных летописных вариантов в одном сводном изложении. Но через все столетие проходит одна идея, общее стремление к реальному пониманию прошлого, к объяснению его из настоящего, и наоборот. Не слава и не польза, а знание истины становится задачей историка. Вместо изложения источника все большее место занимает основанное на нем исследование. Постепенно уходят патриотические преувеличения и модернизации. Специальное изучение летописей, лингвистических, археологических и этнографических памятников повышает научные требования, Вырабатывается научная классификация и критические приемы изучения источников. И наконец, ученый кругозор значительно расширяется введением в изучение истории нового актового материала. Внимание историков все больше привлекает внутренняя история России.
В то же время ломоносовское — риторическое — направление с литературным взглядом на задачи историка продолжало существовать, вероятно, в связи с глубочайшими фольклорными традициями. Исторические корни оказывали свое воздействие на развитие литературы и поэзии. Может быть, именно поэтому литературный взгляд на историю не только пережил XVIII в., но и был увековечен в сочинениях Карамзина, который соединил в своей «Истории...» крупный литературный талант с самостоятельной переработкой новых исторических источников. «С Карамзиным мы переходим из летописного мира русской историографии, где все мало кому известно и понятно, в другую область, где все знакомо, где живет устная традиция сказов и былин, где литература стоит вровень с использованием источников». Вот почему появилась эта знаменитая фраза А.С. Пушкина: «Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего Отечества, дотоле им неизвестную... Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка — Колумбом». Друг историка, поэт П.А. Вяземский писал: «Карамзин — наш Кутузов 12-го года — он спас Россию от нашествия забвения, воззвал ее к жизни, показал нам, что у нас есть отечество». Об этом же говорил и В. А. Жуковский: «Историю Карамзина можно назвать воскрешением прошедших веков нашего народа. По сию пору они были для нас только мертвыми мумиями. Теперь все они оживают, поднимаются и получают величественный, привлекательный образ».
Однако, что очень примечательно, рядом с восхвалением громко раздавались и критические отзывы. Эти отзывы исходят от специалистов-историков, младших современников Карамзина, представителей новой исторической науки буржуазного направления XIX в., которые шли по линии углубления и расширения критики источников. М. И. Каченовский прямо говорил об отсталости методологических позиций Карамзина, о том, что его «История...» содержит даже не историю государства, а историю государей, в которой «деяния государей» заменили «ход происшествий государственных». Н. А. Полевой писал: «Карамзин есть писатель не нашего времени...». И даже наиболее близкий к Николаю Михайловичу по направлению политического консерватизма М.П. Погодин считал, что «Карамзин велик как художник, живописец, но как критик он только мог воспользоваться тем, что до него было сделано, а как философ он имеет меньшее достоинство, и ни на один философский вопрос не ответят мне его истории».
По мнению П. Н. Милюкова: «Карамзин писал не для ученых, а для большой публики, как критик он только воспользовался тем, что было сделано до него; образцами для Карамзина остались историки XVIII в., с которыми он разделял все их недостатки, не успев сравниться с достоинствами; прочитайте его 12 томов и вы убедитесь как было чуждо Карамзину понятие об истинной истории. Карамзин не начал собою нового периода, а закончил старый, и роль его в истории науки не активная, а пассивная».
Мы видим, что в творении Карамзина — «История государства Российского» - слились воедино две главные традиции русской историографии: методы источниковедческой критики от Шлецера до Татищева и рационалистическая философия времен Манкиева, Шафирова, Ломоносова, Щербатова и др. О личных достоинствах Карамзина-литератора лишний раз не приходится говорить, ибо язык его произведений и сегодня доставляет живейшее наслаждение. В этом отношении он продолжил традицию, начатую Ломоносовым, — художественного изложения истории — и стал непревзойденным ее мастером во всей русской историографии. Можно сказать, что как ученый он точен, как философ — оригинален, а как литератор — неповторим».
Уже в наши дни выдающийся исследователь и знаток русской культуры Ю. М. Лотман мудро заметил: «Критики... напрасно упрекали Карамзина в том, что он не видел в движении событий глубокой идеи. Карамзин был проникнут мыслью, что история имеет смысл. Но смысл этот — замысел Провидения — скрыт от людей и не может быть предметом исторического описания. Историк описывает деяния человеческие, те поступки людей, за которые они несут моральную ответственность».
Время не властно над именем Карамзина. Причина этого необычайного общественно-культурного феномена заключается в огромной силе духовного воздействия на людей его научного и художественного таланта. Его труд — это работа живой души. Ключ же к пониманию личности ученого в природных наклонностях и талантах, в обстоятельствах его жизни, в том, как формировался его характер, в семейных и общественных отношениях.
Николай Михайлович Карамзин родился в Симбирской провинции в деревне Карамзиновке. Волжское название деревни и фамилия будущего историографа имеют явный оттенок восточного происхождения (кара...). Отец, Михаил Егорович — отставной капитан, мать писателя умерла рано, мачехой стала тетка Ивана Ивановича Дмитриева. Таким образом, породнились две будущие знаменитости. Николай сначала учился дома, затем — в Московском пансионе; с 15 лет — в Петербурге в гвардейском Преображенском полку, в 17 лет выходит в отставку поручиком и живет в Москве. В 23 года отправляется в заграничное странствие и возвращается оттуда с «Письмами русского путешественника», пишет сентиментальные повести, поэтические сборники.
Заметим, что меланхолия была свойственна Карамзину с детства и, видимо, перешла к нему от рано умершей, склонной к ней матери. Отсюда, вероятно, и резкие перемены жизненного пути и интересов. В 18 лет он — любитель света и развлечений, но, сблизившись с Н.И. Новиковым, вступает в масонскую ложу (Юнга), включается в просветительскую деятельность, занимается переводами, пишет стихи, редактирует журнал «Детское чтение». В это время ему еще присуща жизнерадостность с долей некоторого лукавства и самолюбия. По его мнению, назначение искусства в том, «чтобы распространять приятные впечатления в области чувствительного». В Москву из-за границы приезжает веселый развязный молодой человек с шиньоном, гребнем и лентами в башмаках. К 30 годам Карамзин — совсем другой человек. В это время он пишет: «В самом грустном расположении, в котором цветы разума не веселят нас, человек может еще с каким-то меланхолическим удовольствием заниматься историей. Там все говорит о том, что было и чего уже нет». Приступая к своему знаменитому труду, он прежде всего ищет утешение своей душе, не зная еще, что входит в бессмертие.
Отношение Карамзина к масонству сложное. Собственно говоря, он никогда не разделял масонских взглядов. Идеология Карамзина была проникнута рационализмом XVIII в. и решительно отвергала мистику масонства. Но в то же время нельзя не заметить, что морализующая и филантропическая тенденции масонства внутренне соответствовали «чувствительности» его натуры, на которую неоднократно указывал он сам впоследствии. Чувствительность натуры и морализующая тенденция у Карамзина могли создать своеобразную связь между его первоначальной близостью к масонскому кружку Новикова и последующим влиянием па него западноевропейского сентиментализма. Но и отношение Карамзина к сентиментализму, в свою очередь, двойственно. Сентиментализм на Западе имел определенную социальную направленность, он отражал начало буржуазного направления в литературе, вводя в литературу на место героизации и идеализации привилегированной общественной верхушки личную жизнь и душевные переживания обыкновенного среднего человека. Карамзин как представитель русского сентиментализма взял и от этого направления только морализирующее чувствительное начало, но извратил его социальную значимость; сентиментальная повесть у него превратилась в идиллическую картину крепостного быта.
Страсть к «сочинительству» особенно проявилась у Карамзина после сближения с московскими литераторами сподвижниками Новикова. В его мироощущении с этого времени преобладают просветительские принципы с их культом независимой и неповторимой человеческой личности. Не случайно он навсегда остался интеллектуалом-одиночкой. Путешествие за границу отразилось в блестящем литературном памятнике эпохи — «Письмах русского путешественника». Первое их полное издание вышло в свет в 1801 г. Последнее письмо содержит такие строки: «Берег! Отечество! Благословляю вас. Я в России... Всех останавливаю, опрашиваю, единственно для того, чтобы говорить по-русски и слышать русских людей... Трудно найти город хуже Кронштадта, но мне он мил. Здешний трактир можно назвать гостиницей нищих, но мне в нем весело». Таков результат его восприятия остального, отличного от России, мира в сопоставлении с российской действительностью.
Во время своего путешествия он посетил страны, где формировалась просветительская философия, литература, эстетика, политэкономия, история. Он чувствовал пульс гуманистической мысли, беседовал с И. Кантом, стоял у дома и видел Гете, входил в келью Лютера, был гостем философа Лафатера и поклонился праху Вольтера. Карамзин посещал библиотеки, музеи, театры, государственные учреждения, слушал лекции в Лейпцигском университете, многие часы провел в Дрезденской галерее. В Национальном собрании революционной Франции слушал Мирабо, бывал в якобинском клубе, во время литургии видел Людовика XVI и Марию-Антуанетту. В Англии в Вестминстерском аббатстве слушал «Мессу» Генделя и изучал работу парламента. Будущий историк сделал вывод: «Всякие гражданские учреждения должны быть соображены с характером народа». Революции не способствуют прогрессу человечества. По существу, в «Письмах русского путешественника» Карамзин уже наметил программу развития России: живительный патриотизм, критическое восприятие отечественной истории и сопоставление ее с историей других стран. По возвращении он полон литературных и издательских планов, готовит к публикации «Письма...», выпускает «Московский журнал», где публикуется «Бедная Лиза», имевшая шумный успех во всех слоях общества.
1793 год стал поворотным в его жизни. Ужас якобинской диктатуры, сомнения в идеалах Просвещения, которые предвосхитили наступление этой революции, пессимизм овладевают молодым литератором. Смерть нежно любимой им супруги Елизаветы Протасьевой окончательно повергла его в меланхолию.
Восшествие в 1801 г. на престол либерала Александра I вызвало энтузиазм просвещенного русского общества, воспрянул духом и Карамзин. В это время он уже признанный российский писатель и мыслитель. Николай Михайлович периодически выступает с публицистическими очерками по проблемам русской истории в созданном им в 1801 г. журнале «Вестник Европы». С ним сотрудничают Г.Р. Державин, И.И. Дмитриев, В. А. Жуковский. В это время он пишет: «Я по уши влез в русскую историю, сплю и вижу Никона с Нестором... »
Создание «Истории государства Российского»
31 октября 1803 г. 37-летний Карамзин Высочайшим указом получает должность историографа с пенсией (3 тыс. рублей), равной профессорскому жалованью. Перед ним открываются все архивохранилища и библиотеки, он удаляется в Остафьево, имение отца своей новой жены Екатерины Андреевны Вяземской. В скромно обставленном кабинете на втором этаже барского дома он начинает свой подвиг ученого-историка: «Пишет тихо, не вдруг и работает прилежно».
В советской историографии Карамзин характеризовался как идеолог «дворянско- аристркратических кругов», крепостник и монархист. Ключ к пониманию личности ученого, как впрочем, и любой другой, — в природной, генетической натуре, в обстоятельствах его жизни, в том, как формировался его характер, в семейных и общественных отношениях. «Благородную дворянскую гордость», любовь к Отечеству историка питали просвещенный отец, круг думающих и образованных друзей дома, трогательная и скромная российская природа. Но кроме этого из детства Карамзин вынес и впечатления об ужасной «пугачевщине», а в годы своего путешествия за границу увидел гибельность насилия, народную стихию, авантюризм вождей Французской революции. «Ужасы французской революции навсегда излечили Европу от мечтаний гражданской вольности и равенства»; «Народ в кипении страстей может быть скорее палачом, нежели судиею».
В своем труде исследователь не только поставил проблему художественного воплощения истории, повременного литературного описания событий, но их «свойство и связь». Его принципы: 1) любовь к Отечеству как части человечества; 2) следование правде истории: «История — не роман и не сад, где все должно быть приятно, — она изображает действительный мир»; 3) современный взгляд на события прошлого: «чтя есть или было, а не что быть могло»; 4) комплексный подход к истории, т.е. создание истории общества в целом: «успех разума, искусства, обычаи, законы, промышленность и т. д.» Движущая сила исторического процесса — это власть, государство. Весь русский исторический процесс является борьбой самодержавия с народоправством, олигархией, аристократам и уделами. Единовластие представляет собой стержень, на который нанизывается вся общественная жизнь России. Разрушение единовластия всегда приводит к гибели, возрождение — к спасению. Самодержавие олицетворяет собой порядок, безопасность и благоденствие. На примерах коварства Юрия Долгорукого, жестокости Ивана III и Ивана Грозного, злодейств Бориса Годунова и Василия Шуйского Карамзин показывает, каким не должен быть монарх. Противоречиво оценивает ученый и Петра I: «Мы стали гражданами мира, но перестали быть в некоторых случаях гражданами России». В то же время не случайно его «История... » называется российской, а не русской. Относительно простого народа историк все же не выступал за «прелести кнута», а видел его полноправным гражданином наряду с дворянами и купцами при одном условии: «народ должен работать». В его истории нет идеи избранности русского народа и национального нигилизма. Он сумел удержаться на объективном уровне подхода ко всем народам России и Европы.
Незадолго до своей смерти, на собрании Академии наук Николай Михайлович сказал: «Мы желали бы из самого гроба действовать на людей, подобно невидимым добрым гениям, и по смерти своей еще иметь друзей на земле». Этой чести Карамзин удостоился в полной мере.
Работа над «Историей государства Российского» шла очень интенсивно и в отношении подбора источников, и в части писания самого текста. Уже к 1811 г. было написано около 8 томов, но события 1812-1813 гг. временно оборвали работу. Лишь в 1816 г. он смог поехать в Петербург, имея уже 9 томов, и приступил к изданию первых 8 томов как законченной цельной части своей «Истории...».
«История в некотором смысле есть священная книга народов: главная, необходимая; зерцало их бытия и деятельности; скрижаль откровения и правил; завет предков к потомству... — так начинает Карамзин свою «Историю...». — Правители, законодатели действуют по указаниям истории... Должно знать, как искони мятежные страсти волновали гражданское общество и какими способами благотворная власть ума обуздывала их бурное стремление... Но и простой гражданин должен читать историю. Она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей... утешает в государственных бедствиях... она питает нравственное чувство и праведным судом своим располагает душу к справедливости, которая утверждает наше благо и согласие общества. Вот польза: сколько же удовольствий для сердца и разума».
Итак, на первом месте поставлена политико-назидательная задача; история для Карамзина служит нравоучению, политическому наставлению, а не научному познанию. Это — утверждение сильной монархической власти и борьба с революционным движением.
Живописность, искусство — таков второй элемент, характеризующий исторические взгляды Карамзина. История России богата героическими яркими образами, она — благодатный материал для художника. Показать ее в красочном, живописном стиле — основная задача историка. Исторический процесс Карамзин понимал через прагматизм Юма, ставившего во главу угла историческую личность как двигатель исторического развития, выводившего это развитие из воззрений отдельного человека и его действий. Все основные элементы в понимании истории взяты Карамзиным из XVIII столетия и отражают предшествующий этап в развитии истории. Но историческая наука прошла уже значительный путь, и, конечно, нельзя было вовсе обойти две основные проблемы исторической на уки, к разрешению которых через наследие прошлого настойчиво пробивалась историческая мысль, — проблему источника и проблему исторического синтеза. Но здесь наступало противоречие между требованием научной документации и литературно-художественным направлением. Карамзин нашел этому противоречию своеобразное разрешение, разделив свою историю на две самостоятельные части. Основной текст — литературное повествование — сопровождался в приложениях самостоятельным текстом документальных примечаний.
Источники «Истории государства Российского»
С именем Карамзина и его «Историей...» связаны публикация, введение в научный оборот значительного числа исторических памятников. Следуя духу времени, ученый использует свои личные связи, сносится с московским и другими архивами, обращается к крупным библиотечным фондам, прежде всего в Синодальную библиотеку, прибегает и к частным хранилищам, например к фондам Мусина-Пушкина, и выписывает, точнее, извлекает оттуда те новые документы, о которых впервые читатель узнавал от Карамзина. Среди этих документов и новые летописные списки, например Ипатьевский свод (по терминологии Карамзина — Киевская и Волынская летописи), впервые использованный Карамзиным; многочисленные юридические памятники — «Кормчая книга» и церковные уставы, Новгородская Судная грамота, Судебник Ивана III| (Татищев и Миллер знали только Судебник 1550 г.) «Стоглав»; используются литературные памятники — на первом месте «Слово о полку Игореве», «Вопросы Кирика» и др. Расширяя вслед за М.М. Щербатовым использование записок иностранцев, Карамзин и в этой области привлек впервые много новых текстов, начиная с Плано Карпини, Рубрука, Барбаро, Контарини, Герберштейна и кончая записками иностранцев о Смутном времени. Результатом этой работы и явились те обширные примечания, которыми Карамзин снабдил свою «Историю...». Они особенно обширны в первых томах, где по объему превышают сам текст «Истории...». 1-й том содержит 172 страницы, а примечания к нему — 125 страниц петита, во 2-м томе на 189 страниц текста приходится 160 страниц примечаний, также петитом, и т.д.
Эти примечания составляют главным образом выдержки из источников, изображающих те события, о которых рассказывает Карамзин в своей «Истории...». Обычно даются параллельные тексты из нескольких источников, главным образом — разные списки летописей. Это огромное количество документального материала сохранило свою свежесть в ряде случаев до конца XIX в., тем более что некоторые списки и памятники, которыми пользовался Карамзин, погибли во время московского пожара 1812 г. или от других стихийных бедствий. К примечаниям Карамзина долго продолжали обращаться историки, уже перестав читать его «Историю...»; ценность этих примечаний совершенно бесспорна.
Надо оговорить, что в самой работе по розыску и обработке документов значительную роль сыграли выдающиеся деятели русской археографии начала XIX в. Им и принадлежит значительная доля указанной заслуги «Истории...» Карамзина. Из переписки Карамзина с К.Ф. Калайдовичем, директором Московского архива Коллегии иностранных дел А.Ф. Малиновским, с П.М. Строевым видно, что новооткрытые памятники, использованные в карамзинской «Истории...», в значительной части — их находки. Они не только высылают ему дела, представляющие ценность и важность для этого периода, но и сами, по его поручению, делают подбор документов, выборку и систематизацию чернового подготовительного материала к заданной теме или вопросу.
Но Карамзин не ограничивается в своих примечаниях одним формальным воспроизведением источника. Примечания Карамзина свидетельствуют о том, что его длительная и углубленная работа над документальным материалом, его обширные исторические познания поставили его в известной мере в уровень с требованиями критического метода, принесенного Шлецером в русскую историческую науку. Историк летописания М. Д. Приселков отметил тонкое критическое чутье Карамзина в отборе использованных им текстов Ипатьевской, Лаврентьевской и Троицкой летописей. Его примечания о составе «Русской Правды», о церковных уставах Владимира и Всеволода, частое сопоставление разных исторических источников для разрешения отдельных научных контроверз сообщают примечаниям Карамзина не только археографическое, но и историческое значение. Не случайно к мнению Карамзина прислушивались в спорных вопросах специалисты-археографы. И все же в общей системе исторических взглядов Карамзина, в общем построении его «Истории...» весь этот источниковедческий, критический аппарат сохраняет чисто формальный, отсылочный характер.
Исследователь в примечаниях дает выписки из источников, изображающих те события, которые он описывает в своей истории. Но при этом тот самый критический материал, который содержится в примечаниях, остается неотраженным в самой «Истории...», оказывается как бы за рамками повествования. В плане последнего Карамзину важны не критика источников и раскрытие внутреннего содержания явлений. Он берет из источника только факт, явление само по себе. Этот разрыв между примечаниями и текстом переходит иногда и в прямое противоречие, так как эти две части работы Карамзина подчинены двум разным принципам, или требованиям. Так, в самом начале своей «Истории...», обойдя этногенетические вопросы в кратком очерке, как это сделал уже М. М. Щербатов, он подошел к объяснению имени славян: «...под сим именем, достойным людей воинственных и храбрых, ибо его можно производить от славы» — таково положение Карамзина. А в примечании 42-м к этому тексту дается научная контроверза и фактическое опровержение этого толкования. Но, опровергнутое критикой, оно утверждается повествованием, как согласное с художественным образом создаваемым писателем. Так же дан и вопрос о призвании варягов. Если в примечании намечена критика легенды о Гостомысле, то художественные задачи повествования вводят его в текст, как «достойного бессмертия и славы в нашей истории». Критика текста вообще не переходит у Карамзина в критику легенды; легенда, напротив, — самый благодатный материал для художественного украшения 1 рассказа и для психологических рассуждений.
Трактовка исторического факта
Исторический факт — это элемент прагматического повествования. И если примечания имеют целью в известной мере научное установление факта, то историческое повествование занято только его психологическим объяснением. В духе прагматизма XVIII в. Карамзин заменяет размышление над внутренней природой явлений, к которому подошел уже И.Н. Болтин, «плодовитостью в изъяснении причин». Событие служит ему лишь отправной точкой, внешним поводом, идя от которого он развивает свои психологические характеристики и морализирующие и сентиментальные рассуждения; люди и события — тема для литературного поучения.
Так, изложив в современной литературно-риторической передаче летописный рассказ об убийстве Аскольда и Дира Олегом, автор снабжает его в тексте своим политико-морализирующим комментарием: «Простота, свойственная нравам IX века, дозволяет верить, что мнимые купцы могли призвать к себе таким образом владетелей Киевских, но самое общее варварство сих времен не извиняет убийства жестокого и коварного».
Психологизм для Карамзина не только средство объяснения фактов, но и самостоятельная литературная тема, характер литературного стиля. Исторический факт превращается в психологический сюжет для литературного творчества, уже нисколько не связанного документальным обоснованием. Для примера можно привести рассказ о смерти Всеволода: «Всеволод, огорчаемый бедствиями народными и властолюбием своих племянников, которые, желая господствовать, не давали ему покоя и беспрестанно требовали уделов, с завистию вспоминал то счастливое время, когда он жил в Переяславле, довольный жребием удельного князя и спокойный сердцем». Описание превращается в сентиментальную повесть, в мечты о личном счастье и скромной доле. Психологическая характеристика становится чисто механическим литературным приемом, так что иногда сама вступает в противоречие с основной психологической темой. Так, Святополк Изяславич, подготовляющий предательское ослепление Василька, называется «ласковым» Святополком. В то же время психологизм исторической науки XVIII в., как указано, связан с рационализмом, с ее основной концепцией, которая делает историческую личность ведущей действующей силой истории. При этом в самой деятельности исторической личности Карамзин видит осуществление своего политического идеала.
Психологическое повествование определяет основную связь между событиями, политическая схема определяет общее содержание исторического процесса. Как у Татищева или потом у Щербатова, его содержание дано не развитием самих исторических событий, а внешним раскрытием политической идеи самого автора.
Общая концепция русской истории
Политическая концепция самого Карамзина в своем законченном виде формулируется им уже как политический итог двадцати лет бурных событий европейской истории, отмеченных на Западе Французской революцией и наполеоновскими войнами, а в России — демократической проповедью А. Н. Радищева, павловским режимом, наконец, политикой Тильзита и реформами М.М. Сперанского. Это было двадцать лет борьбы между старым, феодальным, и новым, буржуазным, порядком. Отражая идеалы старой, дворянской, России, Карамзин защищает традицию XVIII в., идущую от В.Н. Татищева и М.М. Щербатова.
Свою историко-политическую программу Карамзин изложил во всей полноте в «Записке о древней и новой России», поданной в 1811 г. Александру I в качестве дворянской программы и направленной против реформ Сперанского. Эта программа вместе с тем подводила в какой-то мере итог и его историческим занятиям, в которых ученый дошел уже до конца XV в.
Российское единодержавие — таков первый элемент историко-политической концепции Карамзина. «Самодержавие основало и воскресило Россию». «Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разновластия, а спаслась мудрым самодержавием». Это — татищевская схема «совершенного единовластительства» от Рюрика до Мстислава, которое сменяет «аристократия или паче расчлененное тело», и, наконец, восстановление «совершенной монархии» при Иване III. Эту идею Карамзин развил и в своей «Истории...», подводя итог истории Древней Руси перед княжением Ивана III. «Было время, когда она (Россия. — Н.Р), рожденная, возвеличенная единовластием, не уступала в силе и в гражданском образовании первейшим европейским державам». Но за этим последовало «разделение нашего отечества и междоусобные войны». «Нашествие Батыево ниспровергло Россию». Наконец, Иван III восстановил единовластие: «Отселе история наша приемлет достоинство истинно государственной, описывая уже не бессмысленные драки княжеские, но деяния царства, приобретающего независимость и величие».
Но на протяжении столетия эта монархическая система осложнилась новым элементом. За это время согласие между монархией и дворянством временами нарушалось. Пошатнулись и социальные позиции дворянства, напряженно отстаивавшего свои привилегии. Историческое обоснование монархии дополняется историческим обоснованием дворянских прав и привилегий, притом именно родовой знати, аристократии. Это превращение татищевской схемы начато уже Щербатовым. В этом переработанном виде принял и развил ее Карамзин в условиях обострения кризиса, обозначившегося Французской революцией на Западе, реформами Сперанского и назреванием движения декабристов в России. «Самодержавствие есть палладиум России; целость его необходима для ее счастья;
из сего не следует, чтобы государь, единственный источник власти, имел право унижать дворянство, столь же древнее, как и Россия». И Карамзин ссылается на положение Монтескье: «Без монарха — нет дворянства, без дворянства — нет монарха». «Дворянство и духовенство, Сенат и Синод, как хранилище законов, над всеми — государь, единственный законодатель, единовластный источник властей. Вот основание; Российской монархии» — таков итог политической программы Карамзина. Рядом с политическим правом дворянства как участника власти монарха стоит неотъемлемость его земельных прав (земля «есть собственность дворянская») и его крепостнические права. Монархия Щербатова и Карамзина — это дворянская монархия. Дворянство и крепостничество — опора самодержавия: «безопаснее поработить людей, нежели дать им не вовремя свободу».
Отсюда исторический национализм, идеал консервативной традиции, противопоставляемый и Щербатовым, и Карамзиным буржуазной революционности Западной Европы; это было противопоставлением российского самодержавия «ужасной французской революции», которая «погребена», и современной конституционной монархии, представляющей, по Карамзину, «право без власти», тем самым обращенное в «ничто». «Все народное ничто перед человеческим», — писал Карамзин в 1790 г. Теперь он боится уже этого европейского влияния. Петр I, насаждая просвещение, «захотел сделать Россию — Голландиею». Эта схема в целом являлась утверждением консерватизма, отрицанием всякой реформы, всего нового, т. е. самого принципа исторического развития, теории прогресса, утверждаемой передовой, исторической мыслью уже с конца XVIII в.
Эта осложненная дворянской идеей монархическая концепция приводит к пересмотру ряда конкретных моментов новейшей истории России и их оценки. Переоценке прежде всего подвергся Петр I. Петр I исказил ход русской истории, изменил национальному началу, подорвал моральное влияние русского духовенства. Идеолог дворянства начала XIX в. полностью сошелся со своим предшественником Щербатовым, начавшим с Петра I историю «повреждения нравов в России». Одинаково для обоих это противоречие старого и нового воплотилось в противопоставлении Москвы, представляющей национальную традицию, и Петербурга, носителя насильственной европеизации. Это гениальное дело Петра для Карамзина лишь «блестящая ошибка», обреченная на неудачу — «человек не одолеет натуры». И здесь Карамзин непосредственно примыкает к «Путешествию в землю Офирскую» Щербатова.
Вслед за дворянским публицистом Екатерининского царствования Карамзин подвергает критике и Екатерину II, хотя и более сдержанно, имея за собой определенную историческую перспективу. Но основная тема та же: фаворитизм, нарушивший право дворянства на соучастие во власти. «Нравы более развратились», — полагает Карамзин, как и Щербатов. Поэтому он говорит, что в государственных учреждениях Екатерины мы видим «более блеска, нежели основательности», а хваля ее достоинства, «невольно вспоминаем ее слабости и краснеем за человечество».
Наконец, перенося этот дворянско-монархический принцип на события более отдаленного прошлого, Карамзин в свете конфликта царя с дворянством рассматривает царствование Ивана Грозного, повторяя Щербатова в своей отрицательной оценке его деятельности.
Периодизация истории России
Развивая в общей историко-политической концепции дворянскую концепцию М. М. Щербатова, Карамзин следует за ним в основном и в конкретном развитии общей исторической схемы своей «Истории государства Российского». В своем «Введении» к «Истории...» Карамзин начал с критики шлецеровской периодизации, предложив взамен свою, более обобщенную. Он предлагает разделить историю России на три периода: древний — от Рюрика до Ивана III, средний — до Петра I и новый — послепетровский. Это деление как будто звучит более современно, как перенесение на нашу историю периодизации всеобщей истории. Но эта связь со всемирной историей только кажущаяся. Достаточно вспомнить, что древний период — это период от Рюрика до Ивана III, т.е. так называемый удельный период, чтобы понять, что с древним периодом всеобщей истории он ничего общего не имеет. Это деление Карамзина — сугубо условное, и идет оно, как все периодизации XVIII в., от истории русского единодержавия. Периодизация Карамзина начинается с Рюрика, т. е. с образования государства, как предлагал и Шлецер. В истории государства — это, по Карамзину, удельный период, так как разделение на уделы началось уже с Рюрика, когда русская земля разделилась между тремя братьями — Рюриком, Синеусом и Трувором; так же раздавались земли и города боярам и князьям «под Ольгом сущим». С Ивана III для Карамзина, как и для других историков XVIII в., начинается история единодержавия в России. Наконец, с Петра начинается новейший период — история «преображенной России».
Новым и несколько неожиданным в этой периодизации является определение первого периода, в котором слиты два периода первоначальной схемы, вернее, выпал ее первый период, обозначавшийся как начальный период единодержавия в Киевской Руси. Это была одна из проблем, вызвавших оживленную полемику уже в исторической литературе XVIII в. Щербатов, Шлецер, за ними, уже в XIX в., Эверс давали картину последовательного развития Древней Руси, история которой начинается варварским периодом и лишь в XV в. осуществляет их политический идеал в Московском государстве Ивана III. К этой схеме примкнула и указанная характеристика Карамзина. Но, примкнув к ней, ученый далеко не остался последовательным в ее проведении. Да, говорит он, мы застаем нашу страну в состоянии младенчества «и не должны его стыдиться», но «отечество наше, слабое, разделенное на малые области... обязано величием своим счастливому введению монархической власти». «Основанная, возвеличенная единовластием», «Русь Владимира и Ярослава «шагнула», так сказать, в один век от колыбели своей до величия». Таким образом, Карамзин преодолел основную принципиальную трудность, порожденную совмещением двух исторических концепций. Как и у Щербатова, главы отвечают великим княжениям; взятое из «Степенной книги», это деление перешло целиком к Карамзину и впоследствии сохранило значительную устойчивость в исторической литературе.
Показательнее в своем совпадении с Щербатовым деление по томам. В 1-м томе Карамзин, после краткой характеристики источников и беглого очерка древнейшего периода (как и у Щербатова), историю начал с образования государства, т.е. с Рюрика, и закончил расцветом Киевской Руси при Владимире Святославиче — крещением Руси, т.е. тем же княжением Владимира, которое составляло грань I и II томов «Истории...» Щербатова.
Разгромом Киева в 1169 г. и перенесением столицы во Владимир закончил Карамзин свой 2-й том, этой же датой закончил Щербатов 5-ю книгу II тома. Новой столицей обозначается и новый период русской истории. Только промежуточная дата удельного раздробления после Ярослава, хотя и отмеченная в тексте 4-й главы II тома, так и осталась затерянной в общем рассказе и не введенной в основное деление материала.
Как и Щербатов, даже больше, чем он, подчеркнул Карамзин роль татар в истории России; это сказалось на дальнейшей периодизации у обоих. Завоевание Батыя — третья определяющая дата русской истории: 1238 г. кончается 3-й том «Истории...» Карамзина и II том у Щербатова. 1362 г. кончается 4-й том и великим княжением Дмитрия Донского начинается 5-й том «Истории...» Карамзина; княжением Дмитрия Донского начинается и IV том Щербатова.
Схемы отчасти разошлись на Иване III. Щербатов передвинул грань к Ивану IV; Ивана IV выделяла «Степенная книга», с ним русский князь получил титул царя и утвердил свое международное значение. Карамзин вернулся здесь к схеме Татищева и Ломоносова и, связав восстановление единодержавия со свержением татарского ига, отнес его к Ивану III. Торжественным хвалебным словом Ивану III начинается 6-й том «Истории...» Карамзина. Близкий по времени к «Записке», он уже противопоставляет Ивана III Петру I, восхваляя национальный характер политики первого.
Впрочем, дальше, на Иване IV, схемы Карамзина и Щербатова опять сошлись: их объединила дворянская симпатия к боярской оппозиции самовластию Ивана Грозного. Основное положение Щербатова — правление Ивана IV было благодетельным, пока он слушался боярского совета; его ненормальная жестокость и беспочвенная подозрительность привели к устранению добрых советников и к гибельным для России последствиям опричнины. Это положение полностью принято Карамзиным: как и у Щербатова, история царствования Ивана IV разделена у Карамзина на две половины 1558 г., две части V тома Щербатова превратились у Карамзина даже в два самостоятельных тома (8 и 9); у обоих царствование Федора и конец династии определяют рамки следующего тома. Последние два тома должны были составить историю Смуты.
Новым является при этом то, что Карамзин не довольствуется простым воспроизведением схемы, заимствованной у Татищева, а ищет объяснения устанавливаемой смены политических форм, пытается установить те исторические силы, те конкретные условия, которые определяли эти изменения. Но при этом самый характер принятой схемы закрывает путь к решению поставленной задачи. Внутренняя связь берется из самой схемы, характеристика исторического процесса превращается в его объяснение, история народа с предельной последовательностью превращается в историю государства. «Мы хотим обозреть весь путь государства российского от начала до нынешней степени оного» — такова тема русской истории по Карамзину. Отсюда смена политических форм превращалась в разрыв внутренней связи между историческими явлениями, а самый разрыв заполнялся внешними явлениями и фактами, которые превращались в объяснение явлений.
Так, факт призвания варягов превратился, по сути дела, в идею варяжского происхождения Киевского государства, несмотря на противоречие этой идеи всему националистическому направлению «Истории...» Карамзина.
Таким же образом татарское завоевание превратилось в источник возрождения русского единодержавия, в спасительную силу русской истории. «Нашествие Батыево ниспровергло Россию... Дальнейшее наблюдение открывает и в самом зле причину блага, и в самом разрушении пользу целости». Внутреннее развитие страны вело ее к политической гибели: «Могло пройти еще сто лет и более в княжеских междоусобиях: чем заключались бы оные? Вероятно, погибелию нашего отечества... Москва же обязана своим величием ханам».
Как в вопросах источниковедения, так и в трактовке исторических явлений ученый не мог, однако, полностью уйти от новых явлений в исторической науке наступившего века, сказывающихся в последовательном обращении от внешней схемы к попыткам раскрытия реальной внутренней связи исторических событий.
Отражение идей XIX в. в исторической схеме Карамзина
Отражение нового понимания истории исследователи пытались увидеть иногда в высказываниях Карамзина о феодализме, в его сопоставлении феодального и поместного строя. Но и в этих случайных упоминаниях не было даже того содержания, которое вложил в это сопоставление еще Болтин. Карамзин и здесь пошел не за Болтиным, предварявшим уже в известной мере научную мысль XIX в., а за Щербатовым. И если можно говорить в какой- то мере о сопоставлении исторического развития России и Западной Европы, то оно превращалось скорее в противопоставление, притом такое же внешнее, как и вся историческая схема Карамзина.
Реальным отражением нового направления в общем строе карамзинской истории остается выделение специальных глав, посвященных «состоянию России» за каждый отдельный период ее истории. В этих главах читатель выходил за рамки чисто политической истории и знакомился с внутренним строем, экономикой, культурой и бытом. С начала XIX в. выделение таких глав становится обязательным в общих работах по истории России.
Карамзинская «История...», безусловно, сыграла свою роль в развитии русской историографии. Николай Михайлович не только подвел итог исторической работе XVIII столетия, но и донес ее до читателя.
Издание «Русской Правды» Ярослава Мудрого, «Поучения» Владимира Мономаха, наконец, открытие «Слова о полку Игореве» пробудили интерес к прошлому Отечества, стимулировали развитие жанров исторической прозы. Увлеченные национальным колоритом и древностями, российские литераторы пишут исторические повести, «отрывки», публицистические статьи, посвященные русской старине. При этом история выступает в виде поучительных рассказов, преследующих воспитательные цели.
Взгляд на историю сквозь призму живописи, искусства — особенность исторического видения Карамзина. Он считал, что история России, богатая героическими образами, — благодатный материал для художника. Показать ее красочно, живописно — задача историка. В «Письмах русского путешественника» Карамзин пишет: «Больно, но должно по справедливости сказать, что у нас до сего времени нет хорошей российской истории, т.е. писанной с философским умом, с критикой, с благородным красноречием. Говорят, что наша история менее других замечательна: не думаю; нужен только ум, вкус, талант. Можно выбрать, одушевить, раскрасить, и читатель удивится, как из Нестора, Никона и других могло выйти нечто привлекательное, сильное, достойное внимания не только русских, но и чужестранцев».
Современники Николая Михайловича сразу же обратили внимание на то, что в его «Истории...» наука идет рука об руку с искусством. Не случайно среди его почитателей было много художников. Примечательно, что на «Портрете А.И. Иванова» кисти Бугаевского- Благодарного рядом с фигурой художника, мастера исторической композиции, мы видим книгу Карамзина.
Что же значит в понимании Карамзина «выбрать, одушевить, раскрасить»? В 1802 г. в журнале «Вестник Европы» он опубликовал статью «О случаях и характерах в российской истории, которые могут быть предметом художеств». Это был своего рода манифест о необходимости органического слияния исторической правдивости с образностью. Продолжая и развивая традицию, выраженную в патриотической работе М. В. Ломоносова «Идеи для живописных картин по русской истории», Карамзин отстаивал идею внесословной ценности человека применительно к русской истории, взятой как материал искусства. Историк требовал отражения в искусстве и литературе национальных особенностей русского характера, подсказывал живописцам темы и образы, которые они могут почерпнуть из древней отечественной литературы. Советы Николая Михайловича охотно использовали не только художники, но и многие писатели, поэты и драматурги. Особенно актуально его призывы прозвучали в период Отечественной войны 1812 г.
Поводом для статьи Карамзина явилось решение президента Академии художеств графа А.С. Строганова о том, чтобы слушатели Академии избирали темами своих работ сюжеты из отечественной истории для увековечения памяти и славы великих людей, «заслуживших благодарность Отечества». Следствием выступлений Строганова и Карамзина явилось то, что в 1803 г. начались работы над созданием известного памятника «Гражданину Минину и князю Пожарскому». Модель его была завершена скульптором И.П. Мартосом в 1815 г., а торжественное открытие состоялось в 1818 г. в Москве на Красной площади.
В своей статье Карамзин не только призывает, но и полемизирует. Он спорит с теми, кто не видит нужды в эстетическом освещении русской истории, а в деле воспитания патриотизма и национального самосознания полагается только на силу голого исторического факта. «А те холодные люди, — писал он, — которые не верят сильному влиянию изящного на образование душ и смеются (как они говорят) над романтическим патриотизмом, достойны ли ответа?» Создайте национально-патриотическую тему в искусстве, утверждал ученый, и тогда не только русский, но и «чужестранец захотел бы читать наши летописи...».
По мнению Карамзина, искусство только выявляет и заостряет эстетические возможности истории, но не создает их. «В наше время историкам уже не позволено быть романтиками и выдумывать древнее происхождение для городов, чтобы вызвать их славу». Это многозначительное заявление, сделанное Карамзиным в 1802 г., прямо перекликается с авторской установкой «история не роман, и мир не сад...», сформулированной в «Истории государства Российского».
«Таланту русскому всего ближе и любезнее прославлять русское, — заявляет Карамзин. — Должно приучить россиян к уважению собственного, должно показать, что оно может быть предметом вдохновения артиста и сильных действий искусства на сердце. Не только историк и поэт, но и живописец, и ваятель бывают органами патриотизма».
В отличие от Ломоносова, Карамзин интересуется не столько героическими эпизодами Древней Руси, показывающими личное мужество отдельных исторических деятелей, сколько сюжетами, которые дают возможность раскрыть психологические состояния персонажей, такими, например, как свадебный сговор Ольги с Игорем; прощание Ярослава Мудрого с дочерью Анной, просватанной за французского короля, и т.п. По мнению историка, художник должен вдохновляться «чувственностью, ибо тень меланхолии» не может испортить «действия картины».
Влияние «Истории государства Российского»
Выход в свет весной 1818 г. первых восьми томов карамзинской «Истории...» совершил переворот в сознании россиян. Уже во второй половине XIX в. воспитанники всех учебных заведений были знакомы с этим трудом. Даже тогда, когда появились новые имена историков — С.М. Соловьева, Н.И. Костомарова, И.Е. Забелина, В.О. Ключевского, — труд Николая Михайловича оставался обязательным чтением в гимназиях и университетах. На Карамзине выросли и с благодарностью вспоминают о нем в своих произведениях писатели Л.Н. Толстой, И. А. Гончаров, С. И. Аксаков, А. А. Григорьев, Ф. М. Достоевский; публицисты-демократы Н. А. Добролюбов и Н. Г. Чернышевский; великий сатирик М. Е. Салтыков-Щедрин; мемуарист-географ П.П. Семенов-Тяншанский; историки К.Н. Бестужев- Рюмин и С.М. Соловьев. Известный мыслитель Н.Н. Страхов, близкий к Достоевскому и Толстому, писал: «Я воспитан на Карамзине... Мой ум и вкус развивались на его сочинениях. Ему обязан пробуждением своей Души, первым и высоким умственным наслаждением». В свою очередь Ф.М. Достоевский, отвечая на вопрос о детском чтении, советовал «не обойти Карамзина», полагая, что «исторические сочинения имеют огромное воспитательное значение, верите и давайте лишь то, что производит прекрасные впечатления и родит высокие мысли».
Практически все издания прошлого столетия, рассчитанные на юношеское восприятие, включали отрывки или пересказы «Истории...» Карамзина. В популярных хрестоматиях сочинения Карамзина определялись как веха в истории российской словесности: «От Петра I до Карамзина», «От Карамзина до Пушкина». Отрывки из «Истории государства Российского» помещены в книге знаменитого педагога К. Д. Ушинского «Детский мир и Хрестоматия» (для чтения на уроках родного языка в младших классах). К 1916 г. эта книга выдержала 41 издание. Известный педагог и литературовед А.Д. Галахов подготовил хрестоматию с фрагментами из «Истории...», которая к 1918г. переиздавалась 40 раз. В своих статьях он рассматривал такие проблемы, как «Карамзин и нравственность», «Карамзин как оптимист». В известной Поливановской гимназии в Москве на Пречистинке, где училось немало будущих знаменитостей (В.Я. Брюсов, Б.Н. Бугаев (Андрей Белый) и др.), как правило, писали исторические сочинения «из Карамзина». Историк Москвы П.В. Сытин в 15 лет прочитал все 12 томов «Истории государства Российского» и сделал из них обширные выписки.
В послеоктябрьский период общественно-политические воззрения Карамзина (как, впрочем, практически всех дореволюционных историков — С.М. Соловьева, В.О. Ключевского, М.П. Погодина, Н.И. Костомарова, И.Е. Забелина, П.Н. Милюкова, С.Ф. Платонова и многих других) были признаны консервативными, националистическими и монархическими, и его труды надолго исчезли из педагогической литературы.
Нельзя не упомянуть и о влиянии труда Карамзина на историческое краеведение. Этот, по определению Д.С. Лихачева, «самый массовый вид науки» получил свое становление в России также под воздействием «Истории...» Карамзина. Патриоты своего края пользовались трудами Николая Михайловича как основой для отбора фактов о родном городе и знаменитых земляках. Так, благодаря Н. М. Карамзину происходило воспитание историей. Видный этнограф И.П. Смирнов (1807-1863) вспоминал годы учения в Тульской духовной семинарии: «Среди чтения «Истории...» Карамзина являлась всегда одна мысль: что такое Тула и как жили наши отцы».
Интерес к местной истории пробуждал в обществе внимание к частному быту, каждодневной жизни. Историк русского быта, археолог И.Е. Забелин с детских лет зачитывался «Историей...» Карамзина и навсегда определил для себя, какое важное значение в познании бытовой истории имеют вещественные источники. Опережая время, Николай Михайлович намного расширил источниковую базу исторической науки. Он был один из первых историков, кто ввел в научный оборот такие источники, как древние монеты, медали, надписи, сказки, песни, пословицы; обратил внимание на старинные слова, обычаи россиян, их жилища, одежду и захоронения; впервые в русской науке заговорил о влиянии природных условий на исторический процесс, на физический и духовный облик различных наций. И сегодня исследователи, начиная изучать быт Древней Руси, прошлое отдельных ее областей, изобразительные и архитектурные памятники, в первую очередь обращаются к «Истории...» Н. М. Карамзина.
Благодаря влиянию труда Николая Михайловича значительно расширилось представление о социальном составе лиц, действовавших в истории России. Поэтому обвинения, предъявляемые ему как историку князей и княжений, а не народа, со временем оказались несостоятельными. Напротив, его труд способствовал демократизации представлений о содержании истории и ее участниках, расширял круг самих исследователей и в конечном счете, воспитывал в обществе уважение к науке и труду ученого.

Литература

Козлов В.П. «История государства Российского» Н.М. Карамзина в оценке современников. М., 1989.
Козлов В.П. Колумбы российских древностей. М., 1985.
Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. М., 1987.
Сохаров А.Н. Николай Михайлович Карамзин (1766-1826)//Историки России XVIII-XX веков. Вып. I. Архивно-информационный бюллетень № 9 — Приложение к журналу «Исторический архив». М., 1995.
Соколов АН. Бессмертный историограф. Николай Михайлович Карамзин// Историки России XVIII — начало XX века М., 1996.
Шмидт С.О. Н.М. Карамзин и его «История государства Российского// Н.М. Карамзин об истории государства Российского. М., 1990.
Эйдельман Н. Последний летописец. М., 1983.

Николай Михайлович Карамзин по годам своей жизни (1766-1826) принадлежит двум

столетиям. Вторая половина XVIII и весь XIX в. буквально пронизаны интересом к

отечественной истории. В первую очередь этому способствовали деятельность Академии

наук, а также активная университетская жизнь. В XIX столетии в Российской империи

интенсивно и плодотворно работали созданные ранее университеты: в Вильно (дата

основания - 1578), Юрьеве (Дерпте; 1632); Москве (1755); открывались новые: в Казани

(1804), Харькове (1805), Варшаве (1816), Санкт-Петербурге (1819), Киеве (1834), Одессе

(Новороссийский; 1856), Томске (1878). В каждом из них был представлен историко-

филологический факультет. С XVIII в. прошлое не заслоняется настоящим, более того, оно

начинает активно ему служить. Исторические сочинения В.Н. Татищева, М.В. Ломоносова,

Г.Ф. Миллера, М.М. Щербатова, И.Н. Болтина, просветительская деятельность Н.И.

Новикова и его многотомная «Древняя Российская Вифлиофика» (включавшая публикации

древних документов), организация нескольких исторических архивов, рукописных отделов и

музеев к концу XVIII в. создали фундаментальную источниковую основу. В свою очередь,

интеллектуальная среда воспитывала в обществе сознание своей самобытности, глубоких

корней и исторических традиций. Просвещенная публика желала знать историю своего

Отечества и нуждалась в общении. Как следствие, появляются многочисленные

исторические общества, в частности Московское общество истории и древностей российских

(1804). Его членами были такие выдающиеся авторитеты исторической науки, как Н.Н.

Бантыш-Каменский, К.Ф. Калайдович, Н.М. Карамзин, А.Ф. Малиновский, А.И. Мусин-

Пушкин, П.М. Строев, А.Л. Шлецер и др. Общество периодически издавало «Чтения» и

«Ученые записки». В 1805 г. открылось Казанское общество любителей отечественной

словесности, в 1817 г. - Харьковское общество наук, а в 1839 г. - Одесское общество

истории и древностей.

Место Н.М. Карамзина в русской культуре. Становление историка

Между началом и концом XVIII столетия в исторической науке России -

колоссальная разница. В первой четверти века мы видим практический утилитарно-

националистический взгляд на задачи истории, смешение источника с исследованием,

определение начала истории в современной терминологии, произвольную этнографическую

классификацию и некритическую передачу разных летописных вариантов в одном сводном90

изложении. Но через все столетие проходит одна идея, общее стремление к реальному

пониманию прошлого, к объяснению его из настоящего, и наоборот. Не слава и не польза, а

знание истины становится задачей историка. Вместо изложения источника все большее

место занимает основанное на нем исследование. Постепенно уходят патриотические

преувеличения и модернизации. Специальное изучение летописей, лингвистических,

археологических и этнографических памятников повышает научные требования,

Вырабатывается научная классификация и критические приемы изучения источников. И

наконец, ученый кругозор значительно расширяется введением в изучение истории нового

актового материала. Внимание историков все больше привлекает внутренняя история

В то же время ломоносовское - риторическое - направление с литературным

взглядом на задачи историка продолжало существовать, вероятно, в связи с глубочайшими

фольклорными традициями. Исторические корни оказывали свое воздействие на развитие

литературы и поэзии. Может быть, именно поэтому литературный взгляд на историю не

только пережил XVIII в., но и был увековечен в сочинениях Карамзина, который соединил в

своей «Истории...» крупный литературный талант с самостоятельной переработкой новых

исторических источников. «С Карамзиным мы переходим из летописного мира русской

историографии, где все мало кому известно и понятно, в другую область, где все знакомо,

где живет устная традиция сказов и былин, где литература стоит вровень с использованием

источников». Вот почему появилась эта знаменитая фраза А.С. Пушкина: «Все, даже

Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка - Колумбом». Друг историка,

поэт П.А. Вяземский писал: «Карамзин - наш Кутузов 12-го года - он спас Россию от

нашествия забвения, воззвал ее к жизни, показал нам, что у нас есть отечество». Об этом же

говорил и В.А. Жуковский: «Историю Карамзина можно назвать воскрешением прошедших

веков нашего народа. По сию пору они были для нас только мертвыми мумиями. Теперь все

они оживают, поднимаются и получают величественный, привлекательный образ».

Однако, что очень примечательно, рядом с восхвалением громко раздавались и

критические отзывы. Эти отзывы исходят от специалистов-историков, младших

современников Карамзина, представителей новой исторической науки буржуазного

направления XIX в., которые шли по линии углубления и расширения критики источников.

М.И. Каченовский прямо говорил об отсталости методологических позиций Карамзина, о

том, что его «История...» содержит даже не историю государства, а историю государей, в

которой «деяния государей» заменили «ход происшествий государственных». Н.А. Полевой

писал: «Карамзин есть писатель не нашего времени...». И даже наиболее близкий к Николаю

Михайловичу по направлению политического консерватизма М.П. Погодин считал, что

«Карамзин велик как художник, живописец, но как критик он только мог воспользоваться

тем, что до него было сделано, а как философ он имеет меньшее достоинство, и ни на один

философский вопрос не ответят мне его истории».

По мнению П.Н. Милюкова: «Карамзин писал не для ученых, а для большой публики,

как критик он только воспользовался тем, что было сделано до него; образцами для

Карамзина остались историки XVIII в., с которыми он разделял все их недостатки, не успев

сравниться с достоинствами; прочитайте его 12 томов и вы убедитесь как было чуждо

Карамзину понятие об истинной истории. Карамзин не начал собою нового периода, а

закончил старый, и роль его в истории науки не активная, а пассивная».

Мы видим, что в творении Карамзина - «История государства Российского» -

слились воедино две главные традиции русской историографии: методы источниковедческой

критики от Шлецера до Татищева и рационалистическая философия времен Манкиева,

Шафирова, Ломоносова, Щербатова и др. О личных достоинствах Карамзина-литератора

лишний раз не приходится говорить, ибо язык его произведений и сегодня доставляет

живейшее наслаждение. В этом отношении он продолжил традицию, начатую Ломоносовым,

Художественного изложения истории - и стал непревзойденным ее мастером во всей91

русской историографии. Можно сказать, что как ученый он точен, как философ -

оригинален, а как литератор - неповторим».

Уже в наши дни выдающийся исследователь и знаток русской культуры Ю.М. Лотман

мудро заметил: «Критики... напрасно упрекали Карамзина в том, что он не видел в движении

событий глубокой идеи. Карамзин был проникнут мыслью, что история имеет смысл. Но

смысл этот - замысел Провидения - скрыт от людей и не может быть предметом

исторического описания. Историк описывает деяния человеческие, те поступки людей, за

которые они несут моральную ответственность».

Время не властно над именем Карамзина. Причина этого необычайного общественно-

культурного феномена заключается в огромной силе духовного воздействия на людей его

научного и художественного таланта. Его труд - это работа живой души. Ключ же к

пониманию личности ученого в природных наклонностях и талантах, в обстоятельствах его

Николай Михайлович Карамзин родился в Симбирской провинции в деревне

Карамзиновке. Волжское название деревни и фамилия будущего историографа имеют явный

оттенок восточного происхождения (кара...). Отец, Михаил Егорович - отставной капитан,

мать писателя умерла рано, мачехой стала тетка Ивана Ивановича Дмитриева. Таким

образом, породнились две будущие знаменитости. Николай сначала учился дома, затем - в

Московском пансионе; с 15 лет - в Петербурге в гвардейском Преображенском полку, в 17

лет выходит в отставку поручиком и живет в Москве. В 23 года отправляется в заграничное

странствие и возвращается оттуда с «Письмами русского путешественника», пишет

сентиментальные повести, поэтические сборники.

Заметим, что меланхолия была свойственна Карамзину с детства и, видимо, перешла к

нему от рано умершей, склонной к ней матери. Отсюда, вероятно, и резкие перемены

жизненного пути и интересов. В 18 лет он - любитель света и развлечений, но, сблизившись

с Н.И. Новиковым, вступает в масонскую ложу (Юнга), включается в просветительскую

деятельность, занимается переводами, пишет стихи, редактирует журнал «Детское чтение».

В это время ему еще присуща жизнерадостность с долей некоторого лукавства и самолюбия.

По его мнению, назначение искусства в том, «чтобы распространять приятные впечатления в

области чувствительного». В Москву из-за границы приезжает веселый развязный молодой

человек с шиньоном, гребнем и лентами в башмаках. К 30 годам Карамзин - совсем другой

человек. В это время он пишет: «В самом грустном расположении, в котором цветы разума

не веселят нас, человек может еще с каким-то меланхолическим удовольствием заниматься

историей. Там все говорит о том, что было и чего уже нет». Приступая к своему знаменитому

труду, он прежде всего ищет утешение своей душе, не зная еще, что входит в бессмертие.

Отношение Карамзина к масонству сложное. Собственно говоря, он никогда не

разделял масонских взглядов. Идеология Карамзина была проникнута рационализмом XVIII

в. и решительно отвергала мистику масонства. Но в то же время нельзя не заметить, что

морализующая и филантропическая тенденции масонства внутренне соответствовали

«чувствительности» его натуры, на которую неоднократно указывал он сам впоследствии.

Чувствительность натуры и морализующая тенденция у Карамзина могли создать

своеобразную связь между его первоначальной близостью к масонскому кружку Новикова и

последующим влиянием па него западноевропейского сентиментализма. Но и отношение

Карамзина к сентиментализму, в свою очередь, двойственно. Сентиментализм на Западе

имел определенную социальную направленность, он отражал начало буржуазного

направления в литературе, вводя в литературу на место героизации и идеализации

привилегированной общественной верхушки личную жизнь и душевные переживания

обыкновенного среднего человека. Карамзин как представитель русского сентиментализма

взял и от этого направления только морализирующее чувствительное начало, но извратил его

социальную значимость; сентиментальная повесть у него превратилась в идиллическую

картину крепостного быта. 92

Страсть к «сочинительству» особенно проявилась у Карамзина после сближения с

московскими литераторами сподвижниками Новикова. В его мироощущении с этого времени

преобладают просветительские принципы с их культом независимой и неповторимой

человеческой личности. Не случайно он навсегда остался интеллектуалом-одиночкой.

Путешествие за границу отразилось в блестящем литературном памятнике эпохи -

«Письмах русского путешественника». Первое их полное издание вышло в свет в 1801 г.

Последнее письмо содержит такие строки: «Берег! Отечество! Благословляю вас. Я в

России... Всех останавливаю, опрашиваю, единственно для того, чтобы говорить по-русски и

слышать русских людей... Трудно найти город хуже Кронштадта, но мне он мил. Здешний

трактир можно назвать гостиницей нищих, но мне в нем весело». Таков результат его

восприятия остального, отличного от России, мира в сопоставлении с российской

действительностью.

Во время своего путешествия он посетил страны, где формировалась

просветительская философия, литература, эстетика, политэкономия, история. Он чувствовал

пульс гуманистической мысли, беседовал с И. Кантом, стоял у дома и видел Гете, входил в

келью Лютера, был гостем философа Лафатера и поклонился праху Вольтера. Карамзин

посещал библиотеки, музеи, театры, государственные учреждения, слушал лекции в

Лейпцигском университете, многие часы провел в Дрезденской галерее. В Национальном

собрании революционной Франции слушал Мирабо, бывал в якобинском клубе, во время

литургии видел Людовика XVI и Марию-Антуанетту. В Англии в Вестминстерском

аббатстве слушал «Мессу» Генделя и изучал работу парламента. Будущий историк сделал

вывод: «Всякие гражданские учреждения должны быть соображены с характером народа».

Революции не способствуют прогрессу человечества. По существу, в «Письмах русского

путешественника» Карамзин уже наметил программу развития России: живительный

патриотизм, критическое восприятие отечественной истории и сопоставление ее с историей

других стран. По возвращении он полон литературных и издательских планов, готовит к

публикации «Письма...», выпускает «Московский журнал», где публикуется «Бедная Лиза»,

имевшая шумный успех во всех слоях общества.

1793 год стал поворотным в его жизни. Ужас якобинской диктатуры, сомнения в

идеалах Просвещения, которые предвосхитили наступление этой революции, пессимизм

овладевают молодым литератором. Смерть нежно любимой им супруги Елизаветы

Протасьевой окончательно повергла его в меланхолию.

Восшествие в 1801 г. на престол либерала Александра I вызвало энтузиазм

просвещенного русского общества, воспрянул духом и Карамзин. В это время он уже

признанный российский писатель и мыслитель. Николай Михайлович периодически

выступает с публицистическими очерками по проблемам русской истории в созданном им в

1801 г. журнале «Вестник Европы». С ним сотрудничают Г.Р. Державин, И.И. Дмитриев,

В.А. Жуковский. В это время он пишет: «Я по уши влез в русскую историю, сплю и вижу

Никона с Нестором...»

Создание «Истории государства Российского»

историографа с пенсией (3 тыс. рублей), равной профессорскому жалованью. Перед ним

открываются все архивохранилища и библиотеки, он удаляется в Остафьево, имение отца

своей новой жены Екатерины Андреевны Вяземской. В скромно обставленном кабинете на

втором этаже барского дома он начинает свой подвиг ученого-историка: «Пишет тихо, не

вдруг и работает прилежно».

В советской историографии Карамзин характеризовался как идеолог «дворянско-

аристркратических кругов», крепостник и монархист. Ключ к пониманию личности ученого,

как впрочем, и любой другой, - в природной, генетической натуре, в обстоятельствах его

жизни, в том, как формировался его характер, в семейных и общественных отношениях.

«Благородную дворянскую гордость», любовь к Отечеству историка питали просвещенный93

отец, круг думающих и образованных друзей дома, трогательная и скромная российская

природа. Но кроме этого из детства Карамзин вынес и впечатления об ужасной

«пугачевщине», а в годы своего путешествия за границу увидел гибельность насилия,

народную стихию, авантюризм вождей Французской революции. «Ужасы французской

революции навсегда излечили Европу от мечтаний гражданской вольности и равенства»;

«Народ в кипении страстей может быть скорее палачом, нежели судиею».

В своем труде исследователь не только поставил проблему художественного

воплощения истории, повременного литературного описания событий, но их «свойство и

связь». Его принципы: 1) любовь к Отечеству как части человечества; 2) следование правде

истории: «История - не роман и не сад, где все должно быть приятно, - она изображает

действительный мир»; 3) современный взгляд на события прошлого: «чтя есть или было, а не

что быть могло»; 4) комплексный подход к истории, т.е. создание истории общества в целом:

«успех разума, искусства, обычаи, законы, промышленность и т.д.» Движущая сила

исторического процесса - это власть, государство. Весь русский исторический процесс

является борьбой самодержавия с народоправством, олигархией, аристократам и уделами.

Единовластие представляет собой стержень, на который нанизывается вся общественная

жизнь России. Разрушение единовластия всегда приводит к гибели, возрождение - к

спасению. Самодержавие олицетворяет собой порядок, безопасность и благоденствие. На

примерах коварства Юрия Долгорукого, жестокости Ивана III и Ивана Грозного, злодейств

Бориса Годунова и Василия Шуйского Карамзин показывает, каким не должен быть монарх.

Противоречиво оценивает ученый и Петра I: «Мы стали гражданами мира, но перестали

быть в некоторых случаях гражданами России». В то же время не случайно его «История...»

называется российской, а не русской. Относительно простого народа историк все же не

выступал за «прелести кнута», а видел его полноправным гражданином наряду с дворянами

и купцами при одном условии: «народ должен работать». В его истории нет идеи

избранности русского народа и национального нигилизма. Он сумел удержаться на

объективном уровне подхода ко всем народам России и Европы.

Незадолго до своей смерти, на собрании Академии наук Николай Михайлович сказал:

«Мы желали бы из самого гроба действовать на людей, подобно невидимым добрым гениям,

и по смерти своей еще иметь друзей на земле». Этой чести Карамзин удостоился в полной

Работа над «Историей государства Российского» шла очень интенсивно и в

отношении подбора источников, и в части писания самого текста. Уже к 1811 г. было

написано около 8 томов, но события 1812-1813 гг. временно оборвали работу. Лишь в 1816 г.

он смог поехать в Петербург, имея уже 9 томов, и приступил к изданию первых 8 томов как

законченной цельной части своей «Истории...».

«История в некотором смысле есть священная книга народов: главная, необходимая;

зерцало их бытия и деятельности; скрижаль откровения и правил; завет предков к

потомству... - так начинает Карамзин свою «Историю...». - Правители, законодатели

действуют по указаниям истории... Должно знать, как искони мятежные страсти волновали

гражданское общество и какими способами благотворная власть ума обуздывала их бурное

стремление... Но и простой гражданин должен читать историю. Она мирит его с

несовершенством видимого порядка вещей... утешает в государственных бедствиях... она

питает нравственное чувство и праведным судом своим располагает душу к справедливости,

которая утверждает наше благо и согласие общества. Вот польза: сколько же удовольствий

для сердца и разума».

Итак, на первом месте поставлена политико-назидательная задача; история для

Карамзина служит нравоучению, политическому наставлению, а не научному познанию. Это

Утверждение сильной монархической власти и борьба с революционным движением.

Живописность, искусство - таков второй элемент, характеризующий исторические

взгляды Карамзина. История России богата героическими яркими образами, она -

благодатный материал для художника. Показать ее в красочном, живописном стиле - 94

основная задача историка. Исторический процесс Карамзин понимал через прагматизм Юма,

ставившего во главу угла историческую личность как двигатель исторического развития,

выводившего это развитие из воззрений отдельного человека и его действий. Все основные

элементы в понимании истории взяты Карамзиным из XVIII столетия и отражают

предшествующий этап в развитии истории. Но историческая наука прошла уже

значительный путь, и, конечно, нельзя было вовсе обойти две основные проблемы

исторической на уки, к разрешению которых через наследие прошлого настойчиво

пробивалась историческая мысль, - проблему источника и проблему исторического

синтеза. Но здесь наступало противоречие между требованием научной документации и

литературно-художественным направлением. Карамзин нашел этому противоречию

своеобразное разрешение, разделив свою историю на две самостоятельные части. Основной

текст - литературное повествование - сопровождался в приложениях самостоятельным

текстом документальных примечаний.

Источники «Истории государства Российского»

С именем Карамзина и его «Историей...» связаны публикация, введение в научный

оборот значительного числа исторических памятников. Следуя духу времени, ученый

использует свои личные связи, сносится с московским и другими архивами, обращается к

крупным библиотечным фондам, прежде всего в Синодальную библиотеку, прибегает и к

частным хранилищам, например к фондам Мусина-Пушкина, и выписывает, точнее,

извлекает оттуда те новые документы, о которых впервые читатель узнавал от Карамзина.

Среди этих документов и новые летописные списки, например Ипатьевский свод (по

терминологии Карамзина - Киевская и Волынская летописи), впервые использованный

Карамзиным; многочисленные юридические памятники - «Кормчая книга» и церковные

уставы, Новгородская Судная грамота, Судебник Ивана III| (Татищев и Миллер знали только

Судебник 1550 г.) «Стоглав»; используются литературные памятники - на первом месте

«Слово о полку Игореве», «Вопросы Кирика» и др. Расширяя вслед за М.М. Щербатовым

использование записок иностранцев, Карамзин и в этой области привлек впервые много

новых текстов, начиная с Плано Карпини, Рубрука, Барбаро, Контарини, Герберштейна и

кончая записками иностранцев о Смутном времени. Результатом этой работы и явились те

обширные примечания, которыми Карамзин снабдил свою «Историю...». Они особенно

обширны в первых томах, где по объему превышают сам текст «Истории...». 1-й том

содержит 172 страницы, а примечания к нему - 125 страниц петита, во 2-м томе на 189

страниц текста приходится 160 страниц примечаний, также петитом, и т.д.

Эти примечания составляют главным образом выдержки из источников,

изображающих те события, о которых рассказывает Карамзин в своей «Истории...». Обычно

даются параллельные тексты из нескольких источников, главным образом - разные списки

летописей. Это огромное количество документального материала сохранило свою свежесть в

ряде случаев до конца XIX в., тем более что некоторые списки и памятники, которыми

пользовался Карамзин, погибли во время московского пожара 1812 г. или от других

стихийных бедствий. К примечаниям Карамзина долго продолжали обращаться историки,

Надо оговорить, что в самой работе по розыску и обработке документов

значительную роль сыграли выдающиеся деятели русской археографии начала XIX в. Им и

принадлежит значительная доля указанной заслуги «Истории...» Карамзина. Из переписки

Карамзина с К.Ф. Калайдовичем, директором Московского архива Коллегии иностранных

дел А.Ф. Малиновским, с П.М. Строевым видно, что новооткрытые памятники,

использованные в карамзинской «Истории...», в значительной части - их находки. Они не

только высылают ему дела, представляющие ценность и важность для этого периода, но и

сами, по его поручению, делают подбор документов, выборку и систематизацию чернового

подготовительного материала к заданной теме или вопросу. 95

Но Карамзин не ограничивается в своих примечаниях одним формальным

воспроизведением источника. Примечания Карамзина свидетельствуют о том, что его

длительная и углубленная работа над документальным материалом, его обширные

исторические познания поставили его в известной мере в уровень с требованиями

критического метода, принесенного Шлецером в русскую историческую науку. Историк

летописания М.Д. Приселков отметил тонкое критическое чутье Карамзина в отборе

использованных им текстов Ипатьевской, Лаврентьевской и Троицкой летописей. Его

примечания о составе «Русской Правды», о церковных уставах Владимира и Всеволода,

частое сопоставление разных исторических источников для разрешения отдельных научных

контроверз сообщают примечаниям Карамзина не только археографическое, но и

историческое значение. Не случайно к мнению Карамзина прислушивались в спорных

вопросах специалисты-археографы. И все же в общей системе исторических взглядов

Карамзина, в общем построении его «Истории...» весь этот источниковедческий,

критический аппарат сохраняет чисто формальный, отсылочный характер.

Исследователь в примечаниях дает выписки из источников, изображающих те

события, которые он описывает в своей истории. Но при этом тот самый критический

материал, который содержится в примечаниях, остается неотраженным в самой «Истории...»,

оказывается как бы за рамками повествования. В плане последнего Карамзину важны не

критика источников и раскрытие внутреннего содержания явлений. Он берет из источника

только факт, явление само по себе. Этот разрыв между примечаниями и текстом переходит

иногда и в прямое противоречие, так как эти две части работы Карамзина подчинены двум

разным принципам, или требованиям. Так, в самом начале своей «Истории...», обойдя

этногенетические вопросы в кратком очерке, как это сделал уже М.М. Щербатов, он

подошел к объяснению имени славян: «...под сим именем, достойным людей воинственных и

храбрых, ибо его можно производить от славы» - таково положение Карамзина. А в

примечании 42-м к этому тексту дается научная контроверза и фактическое опровержение

этого толкования. Но, опровергнутое критикой, оно утверждается повествованием, как

согласное с художественным образом создаваемым писателем. Так же дан и вопрос о

призвании варягов. Если в примечании намечена критика легенды о Гостомысле, то

художественные задачи повествования вводят его в текст, как «достойного бессмертия и

славы в нашей истории». Критика текста вообще не переходит у Карамзина в критику

легенды; легенда, напротив, - самый благодатный материал для художественного

украшения 1 рассказа и для психологических рассуждений.

Трактовка исторического факта

Исторический факт - это элемент прагматического повествования. И если

примечания имеют целью в известной мере научное установление факта, то историческое

повествование занято только его психологическим объяснением. В духе прагматизма XVIII

в. Карамзин заменяет размышление над внутренней природой явлений, к которому подошел

уже И.Н. Болтин, «плодовитостью в изъяснении причин». Событие служит ему лишь

отправной точкой, внешним поводом, идя от которого он развивает свои психологические

характеристики и морализирующие и сентиментальные рассуждения; люди и события -

тема для литературного поучения.

Так, изложив в современной литературно-риторической передаче летописный рассказ

морализирующим комментарием: «Простота, свойственная нравам IX века, дозволяет

верить, что мнимые купцы могли призвать к себе таким образом владетелей Киевских, но

самое общее варварство сих времен не извиняет убийства жестокого и коварного».

Психологизм для Карамзина не только средство объяснения фактов, но и

самостоятельная литературная тема, характер литературного стиля. Исторический факт

превращается в психологический сюжет для литературного творчества, уже нисколько не

связанного документальным обоснованием. Для примера можно привести рассказ о смерти96

Всеволода: «Всеволод, огорчаемый бедствиями народными и властолюбием своих

племянников, которые, желая господствовать, не давали ему покоя и беспрестанно требовали

уделов, с завистию вспоминал то счастливое время, когда он жил в Переяславле, довольный

жребием удельного князя и спокойный сердцем». Описание превращается в

сентиментальную повесть, в мечты о личном счастье и скромной доле. Психологическая

характеристика становится чисто механическим литературным приемом, так что иногда сама

вступает в противоречие с основной психологической темой. Так, Святополк Изяславич,

подготовляющий предательское ослепление Василька, называется «ласковым» Святополком.

В то же время психологизм исторической науки XVIII в., как указано, связан с

рационализмом, с ее основной концепцией, которая делает историческую личность ведущей

действующей силой истории. При этом в самой деятельности исторической личности

Карамзин видит осуществление своего политического идеала.

Психологическое повествование определяет основную связь между событиями,

политическая схема определяет общее содержание исторического процесса. Как у Татищева

или потом у Щербатова, его содержание дано не развитием самих исторических событий, а

внешним раскрытием политической идеи самого автора.

Общая концепция русской истории

Политическая концепция самого Карамзина в своем законченном виде формулируется

им уже как политический итог двадцати лет бурных событий европейской истории,

отмеченных на Западе Французской революцией и наполеоновскими войнами, а в России -

демократической проповедью А.Н. Радищева, павловским режимом, наконец, политикой

Тильзита и реформами М.М. Сперанского. Это было двадцать лет борьбы между старым,

феодальным, и новым, буржуазным, порядком. Отражая идеалы старой, дворянской, России,

Карамзин защищает традицию XVIII в., идущую от В.Н. Татищева и М.М. Щербатова.

Свою историко-политическую программу Карамзин изложил во всей полноте в

«Записке о древней и новой России», поданной в 1811 г. Александру I в качестве дворянской

программы и направленной против реформ Сперанского. Эта программа вместе с тем

подводила в какой-то мере итог и его историческим занятиям, в которых ученый дошел уже

до конца XV в.

Российское единодержавие - таков первый элемент историко-политической

концепции Карамзина. «Самодержавие основало и воскресило Россию». «Россия основалась

победами и единоначалием, гибла от разновластия, а спаслась мудрым самодержавием». Это

Татищевская схема «совершенного единовластительства» от Рюрика до Мстислава,

которое сменяет «аристократия или паче расчлененное тело», и, наконец, восстановление

«совершенной монархии» при Иване III. Эту идею Карамзин развил и в своей «Истории...»,

подводя итог истории Древней Руси перед княжением Ивана III. «Было время, когда она

(Россия. - Н.Р), рожденная, возвеличенная единовластием, не уступала в силе и в

гражданском образовании первейшим европейским державам». Но за этим последовало

«разделение нашего отечества и междоусобные войны». «Нашествие Батыево ниспровергло

Россию». Наконец, Иван III восстановил единовластие: «Отселе история наша приемлет

достоинство истинно государственной, описывая уже не бессмысленные драки княжеские,

но деяния царства, приобретающего независимость и величие».

Но на протяжении столетия эта монархическая система осложнилась новым

элементом. За это время согласие между монархией и дворянством временами нарушалось.

Пошатнулись и социальные позиции дворянства, напряженно отстаивавшего свои

привилегии. Историческое обоснование монархии дополняется историческим обоснованием

дворянских прав и привилегий, притом именно родовой знати, аристократии. Это

превращение татищевской схемы начато уже Щербатовым. В этом переработанном виде

принял и развил ее Карамзин в условиях обострения кризиса, обозначившегося Французской

революцией на Западе, реформами Сперанского и назреванием движения декабристов в

России. «Самодержавствие есть палладиум России; целость его необходима для ее счастья; 97

из сего не следует, чтобы государь, единственный источник власти, имел право унижать

дворянство, столь же древнее, как и Россия». И Карамзин ссылается на положение

Монтескье: «Без монарха - нет дворянства, без дворянства - нет монарха». «Дворянство и

духовенство, Сенат и Синод, как хранилище законов, над всеми - государь, единственный

законодатель, единовластный источник властей. Вот основание; Российской монархии» -

таков итог политической программы Карамзина. Рядом с политическим правом дворянства

как участника власти монарха стоит неотъемлемость его земельных прав (земля «есть

собственность дворянская») и его крепостнические права. Монархия Щербатова и Карамзина

Это дворянская монархия. Дворянство и крепостничество - опора самодержавия:

«безопаснее поработить людей, нежели дать им не вовремя свободу».

Отсюда исторический национализм, идеал консервативной традиции,

противопоставляемый и Щербатовым, и Карамзиным буржуазной революционности

Западной Европы; это было противопоставлением российского самодержавия «ужасной

французской революции», которая «погребена», и современной конституционной монархии,

представляющей, по Карамзину, «право без власти», тем самым обращенное в «ничто». «Все

народное ничто перед человеческим», - писал Карамзин в 1790 г. Теперь он боится уже

этого европейского влияния. Петр I, насаждая просвещение, «захотел сделать Россию -

Голландиею». Эта схема в целом являлась утверждением консерватизма, отрицанием всякой

реформы, всего нового, т.е. самого принципа исторического развития, теории прогресса,

утверждаемой передовой, исторической мыслью уже с конца XVIII в.

Эта осложненная дворянской идеей монархическая концепция приводит к пересмотру

ряда конкретных моментов новейшей истории России и их оценки. Переоценке прежде всего

подвергся Петр I. Петр I исказил ход русской истории, изменил национальному началу,

подорвал моральное влияние русского духовенства. Идеолог дворянства начала XIX в.

полностью сошелся со своим предшественником Щербатовым, начавшим с Петра I историю

«повреждения нравов в России». Одинаково для обоих это противоречие старого и нового

воплотилось в противопоставлении Москвы, представляющей национальную традицию, и

Петербурга, носителя насильственной европеизации. Это гениальное дело Петра для

Карамзина лишь «блестящая ошибка», обреченная на неудачу - «человек не одолеет

натуры». И здесь Карамзин непосредственно примыкает к «Путешествию в землю

Офирскую» Щербатова.

Вслед за дворянским публицистом Екатерининского царствования Карамзин

подвергает критике и Екатерину II, хотя и более сдержанно, имея за собой определенную

историческую перспективу. Но основная тема та же: фаворитизм, нарушивший право

дворянства на соучастие во власти. «Нравы более развратились», - полагает Карамзин, как

и Щербатов. Поэтому он говорит, что в государственных учреждениях Екатерины мы видим

«более блеска, нежели основательности», а хваля ее достоинства, «невольно вспоминаем ее

слабости и краснеем за человечество».

Наконец, перенося этот дворянско-монархический принцип на события более

отдаленного прошлого, Карамзин в свете конфликта царя с дворянством рассматривает

царствование Ивана Грозного, повторяя Щербатова в своей отрицательной оценке его

деятельности.

Периодизация истории России

Развивая в общей историко-политической концепции дворянскую концепцию М.М.

Щербатова, Карамзин следует за ним в основном и в конкретном развитии общей

исторической схемы своей «Истории государства Российского». В своем «Введении» к

«Истории...» Карамзин начал с критики шлецеровской периодизации, предложив взамен

свою, более обобщенную. Он предлагает разделить историю России на три периода: древний

От Рюрика до Ивана III, средний - до Петра I и новый - послепетровский. Это деление

как будто звучит более современно, как перенесение на нашу историю периодизации

всеобщей истории. Но эта связь со всемирной историей только кажущаяся. Достаточно98

вспомнить, что древний период - это период от Рюрика до Ивана III, т.е. так называемый

удельный период, чтобы понять, что с древним периодом всеобщей истории он ничего

общего не имеет. Это деление Карамзина - сугубо условное, и идет оно, как все

периодизации XVIII в., от истории русского единодержавия. Периодизация Карамзина

начинается с Рюрика, т.е. с образования государства, как предлагал и Шлецер. В истории

государства - это, по Карамзину, удельный период, так как разделение на уделы началось

уже с Рюрика, когда русская земля разделилась между тремя братьями - Рюриком,

Синеусом и Трувором; так же раздавались земли и города боярам и князьям «под Ольгом

сущим». С Ивана III для Карамзина, как и для других историков XVIII в., начинается история

единодержавия в России. Наконец, с Петра начинается новейший период - история

«преображенной России».

Новым и несколько неожиданным в этой периодизации является определение первого

периода, в котором слиты два периода первоначальной схемы, вернее, выпал ее первый

период, обозначавшийся как начальный период единодержавия в Киевской Руси. Это была

одна из проблем, вызвавших оживленную полемику уже в исторической литературе XVIII в.

Щербатов, Шлецер, за ними, уже в XIX в., Эверс давали картину последовательного

развития Древней Руси, история которой начинается варварским периодом и лишь в XV в.

осуществляет их политический идеал в Московском государстве Ивана III. К этой схеме

примкнула и указанная характеристика Карамзина. Но, примкнув к ней, ученый далеко не

остался последовательным в ее проведении. Да, говорит он, мы застаем нашу страну в

состоянии младенчества «и не должны его стыдиться», но «отечество наше, слабое,

разделенное на малые области... обязано величием своим счастливому введению

монархической власти». «Основанная, возвеличенная единовластием», «Русь Владимира и

Ярослава «шагнула», так сказать, в один век от колыбели своей до величия». Таким образом,

Карамзин преодолел основную принципиальную трудность, порожденную совмещением

двух исторических концепций. Как и у Щербатова, главы отвечают великим княжениям;

взятое из «Степенной книги», это деление перешло целиком к Карамзину и впоследствии

сохранило значительную устойчивость в исторической литературе.

Показательнее в своем совпадении с Щербатовым деление по томам. В 1-м томе

Карамзин, после краткой характеристики источников и беглого очерка древнейшего периода

(как и у Щербатова), историю начал с образования государства, т.е. с Рюрика, и закончил

расцветом Киевской Руси при Владимире Святославиче - крещением Руси, т.е. тем же

княжением Владимира, которое составляло грань I и II томов «Истории...» Щербатова.

Разгромом Киева в 1169 г. и перенесением столицы во Владимир закончил Карамзин

свой 2-й том, этой же датой закончил Щербатов 5-ю книгу II тома. Новой столицей

обозначается и новый период русской истории. Только промежуточная дата удельного

раздробления после Ярослава, хотя и отмеченная в тексте 4-й главы II тома, так и осталась

затерянной в общем рассказе и не введенной в основное деление материала.

Как и Щербатов, даже больше, чем он, подчеркнул Карамзин роль татар в истории

России; это сказалось на дальнейшей периодизации у обоих. Завоевание Батыя - третья

определяющая дата русской истории: 1238 г. кончается 3-й том «Истории...» Карамзина и II

том у Щербатова. 1362 г. кончается 4-й том и великим княжением Дмитрия Донского

начинается 5-й том «Истории...» Карамзина; княжением Дмитрия Донского начинается и IV

том Щербатова.

Схемы отчасти разошлись на Иване III. Щербатов передвинул грань к Ивану IV;

Ивана IV выделяла «Степенная книга», с ним русский князь получил титул царя и утвердил

свое международное значение. Карамзин вернулся здесь к схеме Татищева и Ломоносова и,

связав восстановление единодержавия со свержением татарского ига, отнес его к Ивану III.

Торжественным хвалебным словом Ивану III начинается 6-й том «Истории...» Карамзина.

Близкий по времени к «Записке», он уже противопоставляет Ивана III Петру I, восхваляя

национальный характер политики первого. 99

объединила дворянская симпатия к боярской оппозиции самовластию Ивана Грозного.

Основное положение Щербатова - правление Ивана IV было благодетельным, пока он

слушался боярского совета; его ненормальная жестокость и беспочвенная подозрительность

привели к устранению добрых советников и к гибельным для России последствиям

опричнины. Это положение полностью принято Карамзиным: как и у Щербатова, история

царствования Ивана IV разделена у Карамзина на две половины 1558 г., две части V тома

Щербатова превратились у Карамзина даже в два самостоятельных тома (8 и 9); у обоих

царствование Федора и конец династии определяют рамки следующего тома. Последние два

тома должны были составить историю Смуты.

Новым является при этом то, что Карамзин не довольствуется простым

воспроизведением схемы, заимствованной у Татищева, а ищет объяснения устанавливаемой

смены политических форм, пытается установить те исторические силы, те конкретные

условия, которые определяли эти изменения. Но при этом самый характер принятой схемы

закрывает путь к решению поставленной задачи. Внутренняя связь берется из самой схемы,

характеристика исторического процесса превращается в его объяснение, история народа с

предельной последовательностью превращается в историю государства. «Мы хотим обозреть

весь путь государства российского от начала до нынешней степени оного» - такова тема

русской истории по Карамзину. Отсюда смена политических форм превращалась в разрыв

внутренней связи между историческими явлениями, а самый разрыв заполнялся внешними

явлениями и фактами, которые превращались в объяснение явлений.

Так, факт призвания варягов превратился, по сути дела, в идею варяжского

происхождения Киевского государства, несмотря на противоречие этой идеи всему

националистическому направлению «Истории...» Карамзина.

Таким же образом татарское завоевание превратилось в источник возрождения

русского единодержавия, в спасительную силу русской истории. «Нашествие Батыево

ниспровергло Россию... Дальнейшее наблюдение открывает и в самом зле причину блага, и в

самом разрушении пользу целости». Внутреннее развитие страны вело ее к политической

гибели: «Могло пройти еще сто лет и более в княжеских междоусобиях: чем заключались бы

оные? Вероятно, погибелию нашего отечества... Москва же обязана своим величием ханам».

Как в вопросах источниковедения, так и в трактовке исторических явлений ученый не

мог, однако, полностью уйти от новых явлений в исторической науке наступившего века,

сказывающихся в последовательном обращении от внешней схемы к попыткам раскрытия

реальной внутренней связи исторических событий.

Отражение идей XIX в. в исторической схеме Карамзина

Отражение нового понимания истории исследователи пытались увидеть иногда в

высказываниях Карамзина о феодализме, в его сопоставлении феодального и поместного

строя. Но и в этих случайных упоминаниях не было даже того содержания, которое вложил в

это сопоставление еще Болтин. Карамзин и здесь пошел не за Болтиным, предварявшим уже

в известной мере научную мысль XIX в., а за Щербатовым. И если можно говорить в какой-

то мере о сопоставлении исторического развития России и Западной Европы, то оно

превращалось скорее в противопоставление, притом такое же внешнее, как и вся

историческая схема Карамзина.

Реальным отражением нового направления в общем строе карамзинской истории

остается выделение специальных глав, посвященных «состоянию России» за каждый

отдельный период ее истории. В этих главах читатель выходил за рамки чисто политической

истории и знакомился с внутренним строем, экономикой, культурой и бытом. С начала XIX

в. выделение таких глав становится обязательным в общих работах по истории России.

Карамзинская «История...», безусловно, сыграла свою роль в развитии русской

историографии. Николай Михайлович не только подвел итог исторической работе XVIII

столетия, но и донес ее до читателя. 100

Издание «Русской Правды» Ярослава Мудрого, «Поучения» Владимира Мономаха,

наконец, открытие «Слова о полку Игореве» пробудили интерес к прошлому Отечества,

стимулировали развитие жанров исторической прозы. Увлеченные национальным колоритом

и древностями, российские литераторы пишут исторические повести, «отрывки»,

публицистические статьи, посвященные русской старине. При этом история выступает в

виде поучительных рассказов, преследующих воспитательные цели.

Взгляд на историю сквозь призму живописи, искусства - особенность исторического

видения Карамзина. Он считал, что история России, богатая героическими образами, -

благодатный материал для художника. Показать ее красочно, живописно - задача историка.

В «Письмах русского путешественника» Карамзин пишет: «Больно, но должно по

справедливости сказать, что у нас до сего времени нет хорошей российской истории, т.е.

писанной с философским умом, с критикой, с благородным красноречием. Говорят, что наша

история менее других замечательна: не думаю; нужен только ум, вкус, талант. Можно

выбрать, одушевить, раскрасить, и читатель удивится, как из Нестора, Никона и других

могло выйти нечто привлекательное, сильное, достойное внимания не только русских, но и

чужестранцев».

Современники Николая Михайловича сразу же обратили внимание на то, что в его

«Истории...» наука идет рука об руку с искусством. Не случайно среди его почитателей было

много художников. Примечательно, что на «Портрете А.И. Иванова» кисти Бугаевского-

Благодарного рядом с фигурой художника, мастера исторической композиции, мы видим

книгу Карамзина.

Что же значит в понимании Карамзина «выбрать, одушевить, раскрасить»? В 1802 г. в

истории, которые могут быть предметом художеств». Это был своего рода манифест о

необходимости органического слияния исторической правдивости с образностью.

Продолжая и развивая традицию, выраженную в патриотической работе М.В. Ломоносова

«Идеи для живописных картин по русской истории», Карамзин отстаивал идею

внесословной ценности человека применительно к русской истории, взятой как материал

искусства. Историк требовал отражения в искусстве и литературе национальных

особенностей русского характера, подсказывал живописцам темы и образы, которые они

могут почерпнуть из древней отечественной литературы. Советы Николая Михайловича

охотно использовали не только художники, но и многие писатели, поэты и драматурги.

Особенно актуально его призывы прозвучали в период Отечественной войны 1812 г.

Поводом для статьи Карамзина явилось решение президента Академии художеств

графа А.С. Строганова о том, чтобы слушатели Академии избирали темами своих работ

сюжеты из отечественной истории для увековечения памяти и славы великих людей,

«заслуживших благодарность Отечества». Следствием выступлений Строганова и Карамзина

явилось то, что в 1803 г. начались работы над созданием известного памятника «Гражданину

Минину и князю Пожарскому». Модель его была завершена скульптором И.П. Мартосом в

1815 г., а торжественное открытие состоялось в 1818 г. в Москве на Красной площади.

В своей статье Карамзин не только призывает, но и полемизирует. Он спорит с теми,

кто не видит нужды в эстетическом освещении русской истории, а в деле воспитания

патриотизма и национального самосознания полагается только на силу голого исторического

факта. «А те холодные люди, - писал он, - которые не верят сильному влиянию изящного

на образование душ и смеются (как они говорят) над романтическим патриотизмом,

достойны ли ответа?» Создайте национально-патриотическую тему в искусстве, утверждал

ученый, и тогда не только русский, но и «чужестранец захотел бы читать наши летописи...».

По мнению Карамзина, искусство только выявляет и заостряет эстетические

возможности истории, но не создает их. «В наше время историкам уже не позволено быть

романтиками и выдумывать древнее происхождение для городов, чтобы вызвать их славу».

Это многозначительное заявление, сделанное Карамзиным в 1802 г., прямо перекликается с101

государства Российского».

«Таланту русскому всего ближе и любезнее прославлять русское, - заявляет

Карамзин. - Должно приучить россиян к уважению собственного, должно показать, что оно

может быть предметом вдохновения артиста и сильных действий искусства на сердце. Не

только историк и поэт, но и живописец, и ваятель бывают органами патриотизма».

В отличие от Ломоносова, Карамзин интересуется не столько героическими

эпизодами Древней Руси, показывающими личное мужество отдельных исторических

деятелей, сколько сюжетами, которые дают возможность раскрыть психологические

состояния персонажей, такими, например, как свадебный сговор Ольги с Игорем; прощание

Ярослава Мудрого с дочерью Анной, просватанной за французского короля, и т.п. По

мнению историка, художник должен вдохновляться «чувственностью, ибо тень меланхолии»

не может испортить «действия картины».

Влияние «Истории государства Российского»

Выход в свет весной 1818 г. первых восьми томов карамзинской «Истории...»

совершил переворот в сознании россиян. Уже во второй половине XIX в. воспитанники всех

учебных заведений были знакомы с этим трудом. Даже тогда, когда появились новые имена

историков - С.М. Соловьева, Н.И. Костомарова, И.Е. Забелина, В.О. Ключевского, - труд

Николая Михайловича оставался обязательным чтением в гимназиях и университетах. На

Карамзине выросли и с благодарностью вспоминают о нем в своих произведениях писатели

Л.Н. Толстой, И.А. Гончаров, С.И. Аксаков, А.А. Григорьев, Ф.М. Достоевский;

публицисты-демократы Н.А. Добролюбов и Н.Г. Чернышевский; великий сатирик М.Е.

Салтыков-Щедрин; мемуарист-географ П.П. Семенов-Тяншанский; историки К.Н. Бестужев-

Рюмин и С.М. Соловьев. Известный мыслитель Н.Н. Страхов, близкий к Достоевскому и

Толстому, писал: «Я воспитан на Карамзине... Мой ум и вкус развивались на его сочинениях.

Ему обязан пробуждением своей Души, первым и высоким умственным наслаждением». В

свою очередь Ф.М. Достоевский, отвечая на вопрос о детском чтении, советовал «не обойти

Карамзина», полагая, что «исторические сочинения имеют огромное воспитательное

значение, верите и давайте лишь то, что производит прекрасные впечатления и родит

высокие мысли».

Практически все издания прошлого столетия, рассчитанные на юношеское

восприятие, включали отрывки или пересказы «Истории...» Карамзина. В популярных

хрестоматиях сочинения Карамзина определялись как веха в истории российской

словесности: «От Петра I до Карамзина», «От Карамзина до Пушкина». Отрывки из

«Истории государства Российского» помещены в книге знаменитого педагога К.Д.

Ушинского «Детский мир и Хрестоматия» (для чтения на уроках родного языка в младших

классах). К 1916 г. эта книга выдержала 41 издание. Известный педагог и литературовед А.Д.

Галахов подготовил хрестоматию с фрагментами из «Истории...», которая к 1918г.

переиздавалась 40 раз. В своих статьях он рассматривал такие проблемы, как «Карамзин и

нравственность», «Карамзин как оптимист». В известной Поливановской гимназии в Москве

на Пречистинке, где училось немало будущих знаменитостей (В.Я. Брюсов, Б.Н. Бугаев

(Андрей Белый) и др.), как правило, писали исторические сочинения «из Карамзина».

Историк Москвы П.В. Сытин в 15 лет прочитал все 12 томов «Истории государства

Российского» и сделал из них обширные выписки.

В послеоктябрьский период общественно-политические воззрения Карамзина (как,

впрочем, практически всех дореволюционных историков - С.М. Соловьева, В.О.

Ключевского, М.П. Погодина, Н.И. Костомарова, И.Е. Забелина, П.Н. Милюкова, С.Ф.

Платонова и многих других) были признаны консервативными, националистическими и

монархическими, и его труды надолго исчезли из педагогической литературы.

Нельзя не упомянуть и о влиянии труда Карамзина на историческое краеведение.

Этот, по определению Д.С. Лихачева, «самый массовый вид науки» получил свое102

становление в России также под воздействием «Истории...» Карамзина. Патриоты своего

края пользовались трудами Николая Михайловича как основой для отбора фактов о родном

городе и знаменитых земляках. Так, благодаря Н.М. Карамзину происходило воспитание

историей. Видный этнограф И.П. Смирнов (1807-1863) вспоминал годы учения в Тульской

духовной семинарии: «Среди чтения «Истории...» Карамзина являлась всегда одна мысль:

что такое Тула и как жили наши отцы».

Интерес к местной истории пробуждал в обществе внимание к частному быту,

каждодневной жизни. Историк русского быта, археолог И.Е. Забелин с детских лет

зачитывался «Историей...» Карамзина и навсегда определил для себя, какое важное значение

в познании бытовой истории имеют вещественные источники. Опережая время, Николай

Михайлович намного расширил источниковую базу исторической науки. Он был один из

первых историков, кто ввел в научный оборот такие источники, как древние монеты, медали,

надписи, сказки, песни, пословицы; обратил внимание на старинные слова, обычаи россиян,

их жилища, одежду и захоронения; впервые в русской науке заговорил о влиянии природных

условий на исторический процесс, на физический и духовный облик различных наций. И

сегодня исследователи, начиная изучать быт Древней Руси, прошлое отдельных ее областей,

изобразительные и архитектурные памятники, в первую очередь обращаются к «Истории...»

Н.М. Карамзина.

Благодаря влиянию труда Николая Михайловича значительно расширилось

представление о социальном составе лиц, действовавших в истории России. Поэтому

обвинения, предъявляемые ему как историку князей и княжений, а не народа, со временем

оказались несостоятельными. Напротив, его труд способствовал демократизации

представлений о содержании истории и ее участниках, расширял круг самих исследователей

и в конечном счете, воспитывал в обществе уважение к науке и труду ученого.

|Введение |с. 3 |
|Глава 1. «История государства Российского», как феномен культуры |с. 5 |
|Глава 2. «Письма русского путешественника» Карамзина в развитии | |
|русской культуры | |
|Глава 3. «История - искусство» как метод Карамзина Н. М | |
|Заключение |с. 26 |
|Список использованных источников |с. 27 |

Введение

Книги и журналы того времени несут на себе следы чужой воли.
Безжалостно уродовали царские чиновники лучшие произведения русской литературы. понадобилось кропотливая работа советских историков литературы, чтобы очистить тексты классических произведений от искажений. Русская классическая литература и общественная мысль 19 века –колоссальное богатство, унаследованное нашим временем богатство идейное, художественное,нравственное.но пользоваться им можно по –разному. на фоне трагических судей современников участь Карамзина представляется счастливою.

Он рано вошел в литературу и довольно быстро получил славу первого пера страны. Он удачно путешествовал и общался с первыми умами и талантами западной Европы.

Его альманахи и журналы полюбили читатели. он автор истории государства российского усердный читатель поэтов и политиков,свидетель великой французской революции очевидец восхождения и падения наполеона,он называл себя «республиканцем в душе».мир Карамзина –мир ищущего духа, находящегося в непрерывном движении, вобравшего в себя все, что составляло содержание предпушкинскои эпохи. Имя Карамзина первым прозвучало в немецкой, французской и английской литературе.

Жизнь Карамзина была необычайно богата не столько внешними событиями, хотя и в них не было недостатка, сколько внутреннем содержанием, не раз приводившим писателя к тому, что его окружали сумерки.

Роль Карамзина в истории русской культуры не измеряется только его литературным и научным творчеством. Карамзин создал стереотип русского путешественника по Европе. Карамзин создал много произведений и среди них – замечательное «Письма русского путешественника» и великую «Историю государства Российского». Но величайшим созданием Карамзина был он сам, его жизнь, и его одухотворенная личность. Именно ею он оказал великое моральное воздействие на русскую литературу. Высочайшие этические требования Карамзин ввел в литературу как обыденные. И когда Жуковский,
Пушкин, а за ними и все великие писатели 19 века, продолжали строительство русской литературы, они начинали уже с заданного Карамзиным уровня как с само собой разумеющееся основы писательского труда. Работа над «Историей государства Российского», может быть разделена на три отчетливых периода: время издания «Московского журнала», творчества 1793 – 1800 годы и период
«Вестника Европы».
Пушкин назвал Карамзина Колумбом, открывшим для своих читателей Древнюю
Русь подобно тому, как знаменитый путешественник открыл европейцам
Америку. Употребляя это сравнение, поэт сам не предполагал, до какой степени оно правильно, Колумб не был первым европейцем, достигшим берегов
Америки, и что само его путешествие сделалось возможным лишь благодаря опыту, накопленному его предшественниками. Называя Карамзина первым русским историком, нельзя не вспомнить имен В. Н. Татищева, И. Н. Болтина, М. М.
Щербатова, не упомянуть ряда публикаторов документов, которые, при всем несовершенстве их методов издания, привлекали внимание и будили интерес к прошлому России.

Карамзин имел предшественников, но только его «История государства
Российского» сделалась не еще одним историческим трудом, а первой историей
России. «История государства Российского» Карамзина не просто сообщила читателям плоды многолетних изысканий историка – она перевернула сознание русского читающего общества.

«История государства Российского» была не единственным фактором, сделавшим сознание людей XIX века историческим: здесь решающую роль сыграли и война 1812 года, и творчество Пушкина, и общее движение философской мысли
России и Европы тех лет. Но «История» Карамзина стоит в ряду этих событий.
Поэтому значение ее не может быть оценено с какой-либо односторонней точки зрения.

Является ли «История» Карамзина научным трудом, сознающим целостную картину прошлого России от первых ее веков до кануна царствования Петра I?
– В этом не может быть никаких сомнений. Для целого ряда поколений русских читателей труд Карамзина был основным источником знакомства с прошлым их родины. Великий русский историк С. М. Соловьев вспоминал: «Попала мне в руки и история Карамзина: до 13 лет, т.е. до поступления моего в гимназию, я прочел ее не менее 12 раз».

Является ли «История» Карамзина плодом самостоятельных исторических изысканий и глубокого изучения источников? – И в этом невозможно сомневаться: примечания, в которых Карамзин сосредоточил документальный материал, послужили отправной точкой для значительного числа последующих исторических исследований, и до сих пор историки России постоянно к ним обращаются, не переставая изумляться громадности труда автора.

Является ли «История» Карамзина замечательным литературным произведением? – Художественные достоинства ее также очевидны. Сам Карамзин однажды назвал свой труд «исторической поэмой»; и в истории русской прозы первой четверти XIX века труд Карамзина занимает одно из самых выдающихся мест. Декабрист А. Бестужев-Марлинский, рецензируя последние прижизненные тома «Истории» (10-11) как явления «изящной прозы», писал: «Смело можно сказать, что в литературном отношении мы нашли в них клад. Там видим мы свежесть и силу слога, заманчивость рассказа и разнообразие в складе и звучности оборотов языка, столь послушного под рукою истинного дарования»

Но самое существенное состоит в том, что ни одной из них она не принадлежит нераздельно: «История государства Российского» - явление русской культуры в ее целостности и только так и должна рассматриваться. 31 ноября 1803 года специальным Указом Александра I Карамзин получил звание историографа. С этого момента он, по выражению П. А. Вяземского, «постригся в историки» и не бросал уже пера историка до последнего дыхания. В 1802-
1803 годах в журнале «Вестник Европы» Карамзин опубликовал ряд статей, посвященных русской истории.

11 июня 1798 года Карамзин набросал план «Похвального слова Петру I».
Уже из этой записи видно, что речь шла о замысле обширного исторического исследования, а не риторического упражнения. На другой день он добавил следующую мысль, ясно показывающую, чему он рассчитывал посвятить себя в будущем: «Естьли Проведение пощадит меня; итьли не случится того, что для меня ужаснее смерти…».

Во второй половине 1810 года Карамзин набросал «Мысли для Истории
Отечественной войны». Утверждая, что географическое положение России и
Франции делает почти невероятным, что они «могли непосредственно ударить одна на другую, Карамзин указывал, что только полная перемена «всего политического состояния Европы» могла сделать эту войну возможной. И прямо назвал эту перемену: «Революция», добавив к этой исторической причине человеческую: «Характер Наполеона».

Общепринято деление творчества Карамзина на две эпохи: до 1803 г.
Карамзин – писатель; позже – историк. С одной стороны, Карамзин и после пожалования его историографом не переставал быть писателем (А. Бестужев, П.
Вяземский оценивали «Историю» Карамзина как выдающееся явление русской прозы, и это, конечно, справедливо: «История» Карамзина в той же пере принадлежит искусству, как и, например, «Былое и думы» Герцена), а с другой
– «по уши влез в русскую историю» задолго до официального признания.

Для противопоставления двух периодов творчества есть другие, более веские, основания. Основное произведение первой половины творчества –
«Письма русского путешественника»; второй – «История государства
Российского». Пушкин писал: «Глупец один не изменяется, ибо время не приносит ему развития, а опыты для него не существуют». Например, в доказательства того, что эволюция Карамзина может быть определена как переход от «русского космополитизма» к «ярко выраженной национальной ограниченности», обычно приводится отрывок из «Писем русского путешественника»: «… Петр двинул нас своею мощною рукою…».

В «Письмах русского путешественника» Карамзин проявлял себя как патриот, остающийся за границей «русским путешественником». Вместе с тем
Карамзин никогда не отказывался от мысли о благодеятельности влияния западного просвещения на культурную жизнь России. В истории русской культуры сложилась противопоставление России Западу, С. Ф. Платонов указывал: «В произведениях своих Карамзин вовсе упразднил вековое противоположение Руси и Европы, как различных и непримиримых миров; он мыслил Россию, как одну из европейских стран, и русский народ, как одну из равнокачественных с прочими наций. «Исходя из мысли о единстве человеческой культуры, Карамзин не устранял от культурной жизни и свой народ. Он признавал за ним право на моральное равенство в братской семье просвещенных народов».

«История государства Российского» ставит читателя перед рядом парадоксов. Прежде всего надо сказать о заглавии этого труда. На титуле его стоит «История государства». На основании этого Карамзина стали определять как «государственника».

Заграничное путешествие Карамзина совпало с началом Великой французской революции. Событие это оказало огромное влияние на все его дальнейшие размышления. Молодой русский путешественник сначала увлекся либеральными мечтами под влиянием первых недель революции, но позже испугался якобинского террора и перешел в лагерь ее противников – весьма далека от реальности. Следует отметить, что Карамзин, которого часто, но совершенно безосновательно отождествляют с его литературным двойником – повествователем из «Писем русского путешественника», не был поверхностным наблюдателем событий: он был постоянным носителем Национальной ассамблеи, слушал речи Мирабо, аббата Мори, Робеспьера и других.

Можно с уверенностью сказать, что ни один из видных деятелей русской культуры не имел таких подробных и непосредственно личных впечатлений от
Французской революции, как Карамзин. Он знал ее в лицо. Здесь он встретился с историей.

Не случайно Пушкин называл идеи Карамзина парадоксами: с ним произошло прямо противоположное. Начало революции было воспринято Карамзиным как исполнение обещаний философского столетия. «Конец нашего века почитали мы концом главнейших бедствий человечества и думали, что в нем последует важное, общее соединение теории с практикой, умозрения с деятельностью», - писал Карамзин в середине 1790-х г. Утопия для него – не царство определенных политических или общественных отношений, а царство добродетели; сияющее будущее зависит от высокой нравственности людей, а не от политики. Добродетель порождает свободу и равенство, а не свобода и равенство – добродетель. К любым формам политик Карамзин относился с недоверием. Карамзин, ценивший искренность и нравственные качества политических деятелей, выделил из числа ораторов Ассамблеи близорукого и лишенного артистизма, но уже стяжавшего кличку «неподкупный» Робеспьера, сами недостатки ораторского искусства которого казались ему достоинствами.
Карамзин избрал Робеспьера. Слезы, которые пролил Карамзин на гроб
Робеспьера, были последней данью мечте об Утопии, платоновской республике, государству Добродетели. Теперь Карамзина привлекает политик – реалист.
Печать отвержения с политики снята. Карамзин начинает издавать «Вестник
Европы» - первый политический журнал в России.

На страницах «Вестника Европы», умело используя иностранные источники, подбирая и переводы таким образом, чтобы их языком выражать свои мысли,
Карамзин развивает последовательную политическую доктрину. Люди по природе своей эгоисты: «Эгоизм – вот истинный враг общества», «к несчастью везде и все – эгоизм в человеке». Эгоизм превращает высокий идеал республики в недосягаемую мечту: «Без высокой народной добродетели Республика стоять не может». Бонапарт представляется Карамзину тем сильным правителем – реалистом, который строит систему управления не на «мечтательных» теориях, а на реальном уровне нравственности людей. Он вне партии. Любопытно отметить, что, следуя своей политической концепции, Карамзин в этот период высоко оценивает Бориса Годунова. «Борис Годунов был один из тех людей, которые сами творят блестящую судьбу свою и доказывают чудесную силу
Натуры. Род его не имел никакой знаменитости».

Замысел «Истории» созрел в недрах «Вестника Европы». Об этом свидетельствует все возрастающее на страницах этого журнала количества материалов по русской истории. Взгляды Карамзина на Наполеона менялись.
Увлечение начало сменяться разочарованием. После превращения первого консула в императора французов Карамзин с горечью писал брату: «Наполеон
Бонапарте променял титул великого человека на титул императора: власть показала ему лучше славы». Замысел «Истории» должен был показать, как
Россия, пройдя через века раздробленности и бедствий, единством и силой вознеслась к славе и могуществу. Именно в этот период и возникло заглавие
«История государства». В дальнейшем замысел претерпевал изменения. Но заглавие менять уже было нельзя. Однако развитие государственности никогда не было для Карамзина целью человеческого общества. Оно представляло собой лишь средство. У Карамзина менялось представление от сущности прогресса, но вера в прогресс, дававшая смысл человеческой истории, оставалась неизменной. В самом общем виде прогресс для Карамзина заключался в развитии гуманности, цивилизации, просвещения и терпимости. Основную роль в гуманизации общества призвана сыграть литература. В 1790-е годы, после разрыва с масонами, Карамзин полагал, что именно изящная словесность, поэзия и романы будут этими великими цивилизаторами. Цивилизация – избавление от грубости чувств и мыслей. Она неотделима от тонких оттенков переживаний. Поэтому архимедовой точкой опоры в нравственном усовершенствовании общества является язык. Не сухие нравственные проповеди, а гибкость, тонкость и богатство языка улучшают моральную физиономию общества. Именно эти мысли имел в виду Карамзин поэт К. Н. Батюшков. Но в
1803 г., в то самое время, когда закипели отчаянные споры вокруг языковой реформы Карамзина, сам он думал уже шире. Реформа языка призвана была сделать русского читателя «общежительным», цивилизованным и гуманным.
Теперь перед Карамзиным вставала другая задача – сделать его гражданином. А для этого, считал Карамзин, надо, чтобы он имел историю свой страны. Надо сделать его человеком истории. Именно поэтому, Карамзин «постригся в историки». Истории у государства нет, пока историк не рассказал государству о его истории. Давая читателям историю России, Карамзин давал России историю. Бурные события прошлого Карамзину довелось описывать посреди бурных событий настоящего, в канун 1812 года Карамзин работает над VI томом
«Истории», завершая конец XV века.

Последующие годы в погоревшей Москве были трудны и печальны, однако работа над «Историей» продолжается. К 1815 году Карамзин закончил 8 томов, написал «Введение» и решил отправиться в Петербург для получения разрешения и средств на печатанье написанного. В начале 1818 года 3000 экземпляров первых 8 томов вышли в свет. Появление «Истории государства Российского» сделалось общественным событием. «История» долгое время оставалась главным предметом споров. В декабристских кругах ее встретили критически. Появление
«Истории» воздействовал на течение их мысли. Теперь уже ни один мыслящий человек России не мог мыслить вне общих перспектив русской истории. А
Карамзин шел дальше. Он работал на IX, X и XI томами «Истории» - временем опричнины, Бориса Годунова и Смуты. В этих томах Карамзин достиг непревзойденной высоты как прозаик: об этом свидетельствует сила обрисовки характеров, энергия повествования. В царствование Ивана III и Василия
Ивановича не только укрепилась государственность, но и достигла успехов самобытная русская культура. В конце VII тома, в обзоре культуры XV-XVI веков, Карамзин с удовлетворением отмечал появление светской литературы – для него важно признака успехов образованности: «… видим, что предки наши занимались не только историческими или Богословскими сочинениями, но и романами; любили произведения остроумия и воображения».

В «Истории» соотношение меняется и преступная совесть делает бесполезным все усилия государственного ума. Аморальное не может быть государственно полезным. Страницы, посвященные царствованию Бориса Годунова и Смутному времени, принадлежат к вершинам исторического живописания
Карамзина, и не случайно именно он вдохновили Пушкина на создание «Бориса
Годунова».

Смерть, оборвавшая работу над «исторической поэмой», решила все вопросы. Если говорить о значении «Истории государства Российского» в культуре начала XIX века и о том, что в этом памятнике привлекает современного читателя, то уместно будет рассмотреть научный и художественный аспекты вопроса. Заслуги Карамзина в обнаружении новых источников, создании широкой картины русской истории, сочетании ученого комментария с литературными достоинствами повествования не подвергаются сомнению. Но «История государства Российского» должна быть рассмотрена и в ряду произведений художественной литературы. Как литературное явление она принадлежит первой четверти XIX века. Это было время торжества поэзии.
Победа школы Карамзина привела к тому, что понятия «литература» и «поэзия» отождествлялись.

У Пушкинской драмы были вдохновители: Шекспир, летописи «Истории государства Российского». Но Карамзин не Карамзитом. Критики «Истории» напрасно упрекали Карамзина в том, что он не видел в движении событий глубокой идеи. Карамзин был проникнут мыслью, что история имеет смысл.

Н. М. Карамзин (Предания веков) М., 1988 г.

I. «Древняя Россия открытая Карамзиным».

В историю русской литературы Н. Карамзин вошел как крупный писатель – сентименталист, активно работавший в последнее десятилетие XVIII века. В последние годы ситуация стала меняться – вышло 2 двухтомника сочинений
Карамзина, дважды издавались «Письма русского путешественника». Но главная книга Карамзина, над которой он работал более двух десятилетий, оказавшая огромное влияние на русскую литературу XIX столетия, практически до сих пор неизвестна современному читателю, «История государства Российского».
История волновала его с юности. Оттого многие страницы «Писем русского путешественника» посвящены ей. История много веков была искусством, а не наукой. Для Пушкина, Белинского «История» Карамзина – крупное достижение русской литературы начала XIX века, не только историческое, но и выдающееся литературное произведение. Своеобразие «Истории государства Российского»
Карамзина и обуславливалось временем ее написания, временем выработки нового исторического мышления, пониманием национальной самобытности русской истории на всем ее протяжении, характером самих событий и тех испытаний, которые выпали на долю русской нации на протяжении многих веков. Работа над
«Историей» длилась более двух десятилетий – с 1804 по 1826 год. К 1820 году
«История государства Российского» вышла на французском, немецком, итальянском языках. В 1818 году русский читатель получил первые восемь томов «Истории», повествовавших о древнем периоде России. И шесть романов успел к тому времени издать В. Скотт – в них рассказывалось о прошлом
Шотландии. Обоих писателей в России справедливо называли Колумбами.
«Древняя Россия, - писал Пушкин, - казалась найдена Карамзиным, как Америка
Колумбом». В духе времени каждый из них выступал одновременно и как художник, и как историк. Карамзин в предисловии к первому тому «Истории», обобщая свои уже сложившиеся принципы изображения русской истории, заявлял:
«История» не роман». «Вымыслу» он противопоставил «истину». Такая позиция вырабатывалась и под воздействием реального русского литературного процесса и творческой эволюции самого писателя.

В 1800-е годы литература была наводнена оригинальными и переводными произведениями – в поэзии, прозе и драматургии – на историческую тему.
Именно история может открыть «истину» и «тайну» жизни общества и человека, пришел в своем развитии и Карамзин. Это новое понимание истории проявилось в статье 1795 года «Рассуждение философа, историка и гражданина». Потому
Карамзин, приступая к «Истории», отказывается от «вымысла», от тех специфических и традиционных средств, которыми создавались эпопеи, трагедии или романы. Познать «истину» истории значило не только отказаться от собственного агностицизма, призвав объективность действительного мира, но и от традиционного для искусства того времени пути изображений этого мира. В
России это слияние будет блестяще осуществлено Пушкиным в трагедии «Борис
Годунов», но с позиций реализма «История» Карамзина и предшествовала пушкинскому успеху, и в значительной степени подготавливала его. Отказ
Карамзина от «вымысла» не означал отрицание вообще возможностей художественного исследования истории. «История государства Российского» и запечатлела поиск и выработку этих новых, так сказать, эквивалентных исторической истине принципов ее изображения. Важнейшей особенностью этой складывающейся в процессе написания структуры и было сочетание аналитического (научного) и художественного начала. Рассмотрение элементов такой структуры наглядно показывает, как и сами поиски, и открытия писателя оказывались национально обусловленными.

В «Истории государства Российского» не т не только любовных, но, вообще вымышленных сюжетов. Автор не привносит сюжет в свое сочинение, но извлекает его из истории, из реальных исторических событий и ситуаций – герои действуют в заданных историей обстоятельствах. Только подлинный, а не вымышленный сюжет приближает писателя к «истине», скрытой «завесой времени».

Заданной же историей сюжет рассказывает человека в его широких связях с общей жизнью страны, государства, нации. Так строятся характеры известных исторических деятелей. Жизнь Ивана Грозного открывала бездну возможностей для построения любовного сюжета – у царя было семь жен и бессчетное количество тех, кто оказался жертвами его «бесстыдного любострастия». Но
Карамзин исходил из общественных условий, которые определяли и характер царя, и его поступки, и «эпохи мучительства», потрясавшие всю Россию.
Историческая ситуация, создавшая возможность захвата власти Б. Годуновым, оказала решающее влияние на его политику, на его отношение к народу, обусловила его преступление и нравственные страдание. Так не только история становилась материалом для литературы, но и литература оказалась средством художественного познания истории. Его «История» населена только подлинными историческими личностями.

Карамзин подчеркивает талантливость, незаурядность и ум простых людей, действовавших самостоятельно, без царя и бояр, умевших мыслить государственно и разумно. Исторический сюжет, использование заданной ситуации обосновали иной, рожденный русской традицией, метод изображения человека – не «домашним образом», не со стороны его частной семейной жизни, но со стороны его связей с большим миром общенационального, общегосударственного бытия. Именно потому Карамзин требовал от писателей изображения героических россиянок, характер и личность которых проявлялись не в домашней жизни и «семейном счастье», но в политической, патриотической деятельности. В этой связи он писал: «Природа любит иногда чрезвычайности, отходит от своего обыкновенного закона и дает женщинам характеры, которые выводят их из домашней неизвестности на театр народный…» Метод изображения русских характеров в «Истории» - это выведение их «из домашней неизвестности на театр народный», он вырабатывался в конечном счете из обобщения опыта исторической жизни русской нации. Многие народные песни запечатлели богатырскую удаль, поэзию жизни, исполненной деятельности, борьбы, высокого подвига, которая открывалась за пределами домашнего семейного существования. Гоголь в украинских песнях обнаружил именно эти черты характера народа: «Везде видна та сила, радость, могущество, с какою казак бросает тишину и беспечность жизни домовитой, чтобы вдаться во всю поэзию битв, опасностей и разгульного пиршества с товарищами…». Такой метод таил в себе возможность наиболее полно и отчетливо раскрыть коренные черты русского национального характера.

Карамзин, - обратившись к истории, вынужден был вырабатывать особый жанр для своего повествования. Изучение жанровой природы труда Карамзина убеждает, что она не является реализацией уже найденных принципов. Это скорее своеобразная самонастраивающаяся модель, на тип и характер которой влияли и опыт писателя, и привлекавшиеся все новые и новые материалы, требовавшие и нового освещения, и нараставшее от тома к тому все большее доверие именно к художественному познанию «истины».

Отказавшись от «вымысла», Карамзин не мог для своего повествования воспользоваться одним из традиционных литературных жанров. Должно было выработать такую жанровую форму, которая бы органически соответствовала реальному историческому сюжету, оказывалась способной вместить громадный и разнообразный фактический материал, входивший в «Историю» под знаком аналитического и эмоционального восприятия, и, главное, давала писателю широкую свободу в выражении своей позиции.

Но вырабатывать – не значило выдумывать, Карамзин решил быть последовательным – и в выработке жанра он опирался на национальную традицию. И тут решающую роль сыграла летопись. Ее главная жанровая особенность – синкретизм. Летопись свободно включала в свой состав многие произведения древнерусской литературы – жития, повести, послания, плачи, народно-поэтические легенды и т.д. Синкретизм и стал организующим принципом карамзинской «Истории». Писатель не подражал, продолжал летописную традицию. Авторская позиция, расщепленная на два начала - аналитическое и художественное, - объединяла весь вводимый в «Историю» материал, определяла включение в виде цитат или пересказа входивших в летописи житий, повестей, легенд и «чудес» и самого рассказа летописца, который или сопровождался комментариями, или оказывался слитым с мнением создателя «Истории».
Летописный синкретизм – такова главная особенность жанра «Истории государства Российского». Жанр этот – оригинальное создание Карамзина – помогал ему и выразить русское национальное самосознание в его динамике и развитии, и выработать особый этический стиль повествования о героической нации, чьи сыны вышли из домашней неизвестности на театр народной жизни.
Достижения писателя были усвоены русской литературой. Его новаторское отношение к жанру, поиски особой, свободной жанровой структуры, которая бы соответствовала новому материалу, новому сюжету, новым задачам художественного исследования «действительного мира» истории, оказались близкими новой русской литературе. И не случайно, а закономерно это свободное отношение к жанру мы встретим у Пушкина («свободный» роман в стихах – «Евгений Онегин»), Гоголя (поэма «Мертвые души»), Толстого («Война и мир»). В 1802 году Карамзин писал: «Франция по своему величию Ии характеру должна быть монархией». Через несколько лет это «пророчество» сбылось – Наполеон провозгласил Францию империей, а себя императором. На примерах правления русских монархов - положительных и отрицательных –
Карамзин хотел учить царствовать.

Противоречие обернулось для Карамзина трагедией, политическая концепция заводила в тупик. И, несмотря на это, писатель не изменил своему методу выяснения истины, открывавшейся в процессе художественного исследования прошлого, оставался верен ей, даже если она противоречила его политическому идеалу. Это было победой Карамзина – художника. Именно потому Пушкин и назвал «Историю» подвигом честного человека.

Противоречивость сочинения Карамзина отлично понимал Пушкин. Пушкин не только понимал и видел художественную природу «Истории», но и определил своеобразие ее художественного метода и жанра. По Пушкину, Карамзин выступал как историк и как художник, его сочинение – синтез аналитического и художественного познания истории. Своеобразие же художественного метода и самого жанра «Истории» обусловлено летописной традицией. Мысль эта и справедлива, и плодотворна.

Карамзин – историк использовал факты летописи, подвергая их критике, проверке, объяснению и комментированию. Карамзин – художник осваивал эстетические принципы летописи, воспринимая ее как национальный русский тип рассказа о прошлом, как особую художественную систему, запечатлевшую русский взгляд на исторические события исторических деятелей, на судьбу
России.

Пушкин верно понял огромность содержания труда Карамзина, написав, что он нашел Россию, как Колумб Америку. Это уточнение очень важно: открывая
Древнюю Русь, Карамзин открывал историческую роль русского народа в образовании великой державы. Описывая одну из битв, Карамзин подчеркивает, что именно вольнолюбие воодушевляло простых людей, когда они героически сражались с неприятелем, оказывали чудесное остервенение и, думая, что убитый неприятелем должен служить ему рабом в аду, вонзали себе мечи в сердце, когда уже не могли спастись: ибо хотели тем сохранить вольность свою в будущей жизни. Важнейшей особенностью художественной стихии
«Истории» и является патриотизм ее автора, который определял возможность создания эмоционального образа «минувших столетий».

В «Истории» запечатлелось единство аналитического изучения и эмоционального образа «минувших столетий». При этом истине не противоречил ни аналитический, ни эмоциональный метод изучения и изображения – каждый помогал ее утверждению своим путем. Истина служит основанием для исторической поэзии; но поэзия не история: первая более всего хочет возбуждать любопытство и для того мешает быль с небылицею, вторая отвергает самые остроумные вымыслы и хочет только истины.

Для Карамзина в данном случае летописный рассказ, летописная точка зрения есть тип сознания эпохи, и потому он не считает возможным вносить
«поправки» историка в представление летописца. Раскрывая психологическими средствами внутренний мир Годунова, рисуя его характер, он исходит не только из фактов, почерпнутых в летописи, но и из общей исторической ситуации, воссозданной летописцем. Рассказ о Годунове тем самым открывал современной литературе совершенно новый тип художественного познания и воспроизведения истории, прочно опирающегося на национальную традицию.
Именно эта позиция Карамзина была понята и поддержана Пушкиным в его защите
«Истории» от нападок Полевого, она и дала ему возможность назвать писателя последним нашим летописцем.

Художественное начало «Истории» и позволило раскрыть процесс выработки психического склада русской нации. Анализируя многочисленные факты начального периода русской истории, писатель приходит к пониманию огромной роли народа в политической жизни страны. Исследование истории позволяло писать о двух ликах народа – он «добрый», он и «мятежный».

По Карамзину, добродетель народа вовсе не противоречила народной «любви к мятежам». Художественное исследование истории открывало писателю эту истину. Он понимал, что не любовь к «установлениям» самодержцев, но «любовь к мятежам», направленным против самодержцев, не исполнявших своего долга – заботиться о благе своих подданных, отличает народ русский.

Пушкину при работе над «Борисом Годуновым» использовать открытия писателя. Еще не зная трудов французских историков, Пушкин, опираясь на национальную традицию, вырабатывает историзм как метод познания и объяснения прошлого и настоящего, следуя за Карамзиным в раскрытии русского национального самосознания, - он создает образ Пимена.

Карамзин в «Истории» открыл громадный художественный мир летописей.
Писатель «прорубил окно» в прошлое, он действительно, как Колумб, нашел древнюю Россию, связав прошлое с настоящим.

«История государства Российского» по праву вторглась в живой процесс литературного развития, помогала формированию историцизма, способствуя движению литературы по пути национальной самобытности. Она обогащала литературу важными художественными открытиями, вобрав опыт летописей.
«История» вооружала новую литературу важными знаниями прошлого, помогала ей опираться на национальные традиции. На первом этапе Пушкин и Гоголь в своем обращении к истории показали, как громаден и важен был вклад Карамзина.

«История» пользовалась беспримерным успехом на протяжении многих десятилетий XIX столетия, оказывая влияние на русских писателей.

Термин «История» имеет очень много определений. История повествования и происшествия. История – это процесс развития. Это прошлое. История должна войти в сознание общества, она не только написана и прочитана. В наши дни выполняет функцию не только книга, но и радио, телевидение. Первоначально историческое описание существует как вид искусства. Каждая сфера знаний имеет объект исследования. История изучает прошлое. Задача истории – воспроизвести прошлое в единстве необходимого и случайного. Центральным компонентом искусства является художественный образ. Исторический образ – это реальное событие. В образе историческом исключен вымысел, а фантазия играет вспомогательную роль. Образ создается однозначно, если историк что- то умалчивает. Человек – лучший объект для изучения истории. Главная заслуга культуры Возрождения – она открыла духовный мир человека.

Подвиг Карамзина.

По словам Пушкина «Карамзин – великий писатель во всем смысле этого слова».

Язык Карамзина, переживший эволюцию от «Писем русского путешественника» и «Бедной Лизы» до «Истории государства Российского». Его труд – это история русского самодержавия. «История государства Российского» выпала из истории литературы. История наука, которая выходит за пределы; литература – искусство, преступающее свои границы. История Карамзина – это для него сфера эстетического наслаждения. Карамзин формулирует методологические принципы своей работы. «Историю государства Российского» рассматривают как памятник отечественной словесности.

Традиция Карамзина в искусстве историографии не умерла, и нельзя сказать, что она процветает.

Пушкин считал, что Карамзин посвятил истории последние годы, а он посвятил этому всю свою жизнь.

Внимание автора «Истории государства Российского» привлечено к тому как государство возникло. Карамзин ставит Ивана III выше Петра I. 6 том посвящен ему (Ивану III). Историей странствий простого россиянина на свой страх и риск, без государственной инициативы и поддержки Карамзин заканчивает рассмотрение эпохи Ивана III.

Главы Карамзинского труда разбиты по годам царствования того или иного монарха им названы их именами.

В «Истории государства Российского» описания битв, походов, а также быта, хозяйственной и культурной жизни. В 1-й главе 7 тома пишется о том, что присоединяется к Москве Псков Василием III. Карамзин открыл русскую историю для русской литературы. «История государства Российского» - это образ, из которого черпали вдохновение поэты, прозаики, драматурги и т.д. В
«Истории государства Российского» мы видим сюжет пушкинской «Песни о вещем
Олеге», а также «Борис Годунов» и «История государства Российского». 2 трагедии о Борисе Годунове, написанные 2 поэтами и построены на материалах
«Истории государства Российского».

Белинский назвал «Историю государства Российского» великим памятником в истории русской литературы.

Историческая драма расцветает раньше, но возможности ее были ограничены.

Интерес к истории – это интерес к человеку, к его окружению и жизни.
Роман открывал более широкие перспективы, чем драма. В России Пушкин и
Толстой подняли исторический роман до большой прозы. Великим шедевром в этом жанре – «Война и мир». Исторические события служат фоном на котором развертываются действия. Исторические личности появляются в историческом романе внезапно. В качестве главных героев вымышленные лица. Роман как драма обращается к историческому материалу, преследует цель художественного воспроизведения исторической действительности. Полное слияние истории и искусства редкий случай. Грань между ними стирается, но не совсем. Можно сказать, - они союзники. Цель у них одна – это формирование исторического сознания. Искусство дает истории художественную культуру. История подводит под искусство фундамент. Искусство обретает глубину, опираясь на историческую традицию. Культура – это система запретов.

О «Борисе Годунове» Пушкин писал: «Изучение Шекспира, Карамзина и старых наших летописей дало мне мысль облечь в драматические формы одну из самых драматических эпох новейшей истории». В пьесе нет вымышленного сюжета, персонажей, они заимствованы из «Истории государства Российского».
Карамзин, пишет о голоде в начале царствования Б. Годунова: «Началося бедствия, и вопль голодных встревожил царя… Борис велел отворить царские житницы».

Пушкин в своей трагедии также решает проблему цели и средства в истории.

Между «Историей государства Российского» и «Борисом Годуновым» пролегла историческая эпоха, и это сказалось на трактовке событий. Карамзин писал под впечатлением Отечественной войны, а Пушкин – накануне декабрьского восстания.

«История государства Российского помогла Пушкину утвердиться в двух ипостасях – историка и исторического романиста – по разному обработать один и тот же материал.

Когда Карамзин работал над «Историей» он изучал русский фольклор, собирал исторические песни, располагал в хронологическом порядке. Но это не осуществилось. Он выделял больше всего в исторической литературе «Слово о полку Игореве».

Культура России XIX века как бы пример взлета вершинных достижений. С начала 19 века в русском обществе наблюдается высокий патриотический подъем. Он еще больше усилился в 1812 году, углубленно способствовал национальной общности, развитию гражданства. Искусство взаимодействовало с общественным сознанием, формируя его в национальное. Усилилось развитие реалистических тенденций им национальных черт культуры. Культурным событием стало появление «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина. Карамзин был первым, кто на рубеже XVIII-XIX веков, интуитивно почувствовал что главным в русской культуре наступающего XIX века, усиливаются проблемы национальной самоидентичности. За Карамзиным шел Пушкин, решая задачу соотношения национальной культуры с древними культурами, после этого появляется «Философское письмо» П. Я. Чаадаева – философия истории России, которое стимулировало дискуссию между славянофилами и западниками.
Классическая литература XIX века была больше чем литература, она синтетическое явление культуры, которое оказалось универсальной формой общественного самосознания. Карамзин отмечал, что русский народ, несмотря на унижение и рабство, чувствовал свое культурное превосходство в отношении к народу кочующему. Первая половина XIX века – это время становления отечественной исторической науки. Карамзин считал, что история человечества
– это история борьбы разума с заблуждением, просвещение - с невежеством.

Решающую роль в истории он отводил великим людям.

Профессиональных историков не удовлетворял труд Карамзина «История государства Российского». Было много новых источников по истории России. В
1851 году вышел первый том «Истории России с древнейших времен», написанной
С. М. Соловьевым.

Сравнивая историческое развитие России и других стран Европы, Соловьев находил много общего в их судьбах. Стиль изложения «Истории» Соловьева суховат, она уступает «Истории» Карамзина.

В художественной литературе начала XIX века было, по словам Белинского,
«карамзинским» периодом.

Война 1812 года вызвала интерес к русской истории. «История государства
Российского» Карамзина, построенная на летописном материале. Пушкин в этом труде увидел отражение духа летописи. Пушкин придавал летописным материалам важное значение. И это отразилось в «Борисе Годунове». В работе над трагедией Пушкин шел путем изучения Карамзина, Шекспира и «летописей».

30-40-е годы не внесли нового в русскую историографию. Это годы развития философского мышления. Историческая наука замерла на Карамзине. К концу 40-х годов все меняется, возникает новая историография Соловьева С.
М. В 1851 году вышел 1 том «Истории России с древнейших времен». К середине
50-х годов Россия вступила в новую полосу бурь и потрясений. Крымская война обнаружила разложение классов и материальную отсталость. «Война и мир» - это огромное количество исторических книг и материалов, это оказалось решительным и бурным восстанием против исторической науки. «Война и мир» - это книга, которая выросла на «педагогическом» опыте. Толстой когда читал
«Историю России с древнейших времен» С. М. Соловьева, то он с ним спорил.
По словам Соловьева правительство было безобразно: «Но как же так ряд безобразий произвели великое, единое государство? Уже это доказывает, что не правительство производило историю». Вывод из этого, что нужна не история
– наука, а история – искусство: «История – искусство, как искусство, идет вглубь и ее предмет описание жизни всей Европы».

«Войне и миру» присуще черты мышления и стиля, композиции, которые обнаружены в «Повести временных лет». В «Повести временных лет» соединились две традиции: народно-эпическая и агиографическая. Это есть и в «Войне и мире».

«Война и мир» - одна из «модификаций», созданная эпохой «великих перемен». Летописный стиль послужил основой для сатиры и на историческую науку и на политический строй.

Историческая эпоха – силовое поле противоречий и пространство человеческого выбора, что сама суть ее как исторической эпохи состоит в подвижной разомкнутости на будущее; тело некая равная себе субстанция.
Житейской мудростью, или здравым смыслом, знанием людей без чего невозможно то искусство понимать сказанное и написанное, каковым является филология.

Содержание гуманитарной мысли по-настоящему обнаруживается только при свете жизненного опыта – человеческого опыта. Объективное существование смысловых аспектов литературного слова имеет место лишь внутри диалога и не может быть извлечено из ситуации диалога. Истина лежит в иной плоскости.
Древний автор и древний текст общение с ними есть понимание «поверх барьеров» непонимания, предполагающее эти барьеры. Минувшая эпоха – эпоха жизни человечества, нашей жизни, а не чужой. Быть взрослым – это значит пережить детство и юность.

Карамзин – виднейший деятель своей эпохи, реформатор языка, один из отцов русского сентиментализма, историк, публицист, автор стихов, прозы, на которых воспитывалось поколение. Все это достаточно для того, чтобы изучать, уважать, признавать; но недостаточно, чтобы полюбить в литературе, в себе самих, а не в мире прадедов. Кажется, две черты биографии и творчества Карамзина делают его одним из наших собеседников.

Историк-художник. Над этим посмеивались уже в 1820-х, от этого старались уйти в научную сторону, но именно этого, кажется, не хватает полтора века спустя. В самом деле, Карамзин – историк предлагал одновременно два способа познавать прошлое; один – научный, объективный, новые факты, понятия, закономерности; другой – художественный, субъективный. Итак, образ историка – художника принадлежит не только к прошлому, совпадение позиции Карамзина и некоторых новейших концепций о сущности исторического познания – это говорит само за себя? Такова, полагаем, первая черта «злободневности» Карамзинских трудов.

А, во-вторых, еще и еще раз отметим тот замечательный вклад в русскую культуру, которой именуется личностью Карамзина. Карамзин - высоконравственная привлекательная личность, которая на многих влияла прямым примером, дружбою; но на куда большее число – присутствием этой личности в стихах, повестях, статьях и особенно в Истории. Карамзин ведь был одним из самых внутренне свободных людей своей эпохи, а среди друзей, приятелей его множество прекрасных, лучших людей. Он писал, что думал, рисовал исторические характеры на основе огромного, нового материала; сумел открыть древнюю Россию, «Карамзин есть наш первый историк и последний летописец».

Список использованной литературы

1. Аверенцев С. С. Наш собеседник древний автор.

2. Айхенвальд Ю. И. Силуэты русских писателей. – М.: Республика, 1994.

– 591 с.: ил. – (Прошлое и настоящее).

3. Гулыга А. В. Искусство истории – М.: Современник, 1980. – 288 с.

4. Карамзин Н. М. История государства Российского в 12-ти томах. Т. II-

III/ Под ред. А. Н. Сахарова. – М.: Наука, 1991. – 832 с.

5. Карамзин Н. М. Об истории государства Российского/ сост. А. И.

Шмидт. – М.: Просвещение, 1990. – 384 с.

6. Карамзин Н. М. Предания веков/ Сост., вступ. Ст. Г. П. Макогоненко;

Г. П. Макогоненко и М. В. Иванова; - Ли. В. В. Лукашова. – М.:

Правда, 1988. – 768 с.

7. Культурология: учебное пособие для студентов высших учебных заведений – Ростов н/Д: Издательство «Феникс», 1999. – 608 с.

8. Лотман Ю. М. Карамзин: Сотворение Карамзина. Ст. и исслед., 1957-

1990. Заметки рец. – СПБ.: Искусство – СПБ, 1997 – 830 с.: ил.: портр.

9. Эйхенбаум Б. М. О прозе: сб. ст. – Л.: Художественная литература,

1969. – 503 с.
-----------------------
Лотман Ю. М. Карамзин. – С-Петербург, Искусство. – СпБ, 1997. – с. 56.
Соловьев С. М. Избранные труды. Записки. – М., 1983. – с. 231.
Карамзин Н. М. Сочинения. – СПб, 1848. т. 1. с. 487.Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.