Онлайн читать жанр военный. Книга военные рассказы читать онлайн. Основные темы, которые раскрываются в книгах про войну

Мы собрали для вас самые лучшие рассказы о Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. Рассказы от первого лица, не придуманные, живые воспоминания фронтовиков и свидетелей войны.

Рассказ о войне из книги священника Александра Дьяченко «Преодоление»

Я не всегда была старой и немощной, я жила в белорусской деревне, у меня была се­мья, очень хороший муж. Но пришли немцы, муж, как и другие мужчины, ушел в партизаны, он был их командиром. Мы, женщины, поддерживали своих мужчин, чем могли. Об этом ста­ло известно немцам. Они приехали в деревню рано утром. Выгнали всех из домов и, как ско­тину, погнали на станцию в соседний городок. Там нас уже ждали вагоны. Людей набивали в те­плушки так, что мы могли только стоять. Ехали с остановками двое суток, ни воды, ни пищи нам не давали. Когда нас наконец выгрузили из ваго­нов, то некоторые были уже не в состоянии дви­гаться. Тогда охрана стала сбрасывать их на зем­лю и добивать прикладами карабинов. А потом нам показали направление к воротам и сказали: «Бегите». Как только мы пробежали половину расстояния, спустили собак. До ворот добежали самые сильные. Тогда собак отогнали, всех, кто остался, построили в колонну и повели сквозь ворота, на которых по-немецки было написано: «Каждому - свое». С тех пор, мальчик, я не могу смотреть на высокие печные трубы.

Она оголила руку и показала мне наколку из ряда цифр на внутренней стороне руки, бли­же к локтю. Я знал, что это татуировка, у моего папы был на груди наколот танк, потому что он танкист, но зачем колоть цифры?

Помню, что еще она рассказывала о том, как их освобождали наши танкисты и как ей повезло дожить до этого дня. Про сам лагерь и о том, что в нем происходило, она не расска­зывала мне ничего, наверное, жалела мою детскую голову.

Об Освенциме я узнал уже позд­нее. Узнал и понял, почему моя соседка не мог­ла смотреть на трубы нашей котельной.

Мой отец во время войны тоже оказался на оккупированной территории. Досталось им от немцев, ох, как досталось. А когда наши по­гнали немчуру, то те, понимая, что подросшие мальчишки - завтрашние солдаты, решили их расстрелять. Собрали всех и повели в лог, а тут наш самолетик - увидел скопление людей и дал рядом очередь. Немцы на землю, а пацаны - врассыпную. Моему папе повезло, он убежал, с простреленной рукой, но убежал. Не всем тог­да повезло.

В Германию мой отец входил танкистом. Их танковая бригада отличилась под Берли­ном на Зееловских высотах. Я видел фотогра­фии этих ребят. Молодежь, а вся грудь в орде­нах, несколько человек - . Многие, как и мой папа, были призваны в действующую ар­мию с оккупированных земель, и многим было за что мстить немцам. Поэтому, может, и воева­ли так отчаянно храбро.

Шли по Европе, осво­бождали узников концлагерей и били врага, до­бивая беспощадно. «Мы рвались в саму Герма­нию, мы мечтали, как размажем ее траками гу­сениц наших танков. У нас была особая часть, даже форма одежды была черная. Мы еще сме­ялись, как бы нас с эсэсовцами не спутали».

Сразу по окончании войны бригада моего отца была размещена в одном из маленьких не­мецких городков. Вернее, в руинах, что от него остались. Сами кое-как расположились в подва­лах зданий, а вот помещения для столовой не было. И командир бригады, молодой полков­ник, распорядился сбивать столы из щитов и ставить временную столовую прямо на площа­ди городка.

«И вот наш первый мирный обед. Полевые кухни, повара, все, как обычно, но солдаты си­дят не на земле или на танке, а, как положено, за столами. Только начали обедать, и вдруг из всех этих руин, подвалов, щелей, как тараканы, начали выползать немецкие дети. Кто-то сто­ит, а кто-то уже и стоять от голода не может. Стоят и смотрят на нас, как собаки. И не знаю, как это получилось, но я своей простреленной рукой взял хлеб и сунул в карман, смотрю ти­хонько, а все наши ребята, не поднимая глаз друга на друга, делают то же самое».

А потом они кормили немецких детей, отда­вали все, что только можно было каким-то обра­зом утаить от обеда, сами еще вчерашние дети, которых совсем недавно, не дрогнув, насилова­ли, сжигали, расстреливали отцы этих немецких детей на захваченной ими нашей земле.

Командир бригады, Герой Советского Со­юза, по национальности еврей, родителей ко­торого, как и всех других евреев маленького бе­лорусского городка, каратели живыми закопа­ли в землю, имел полное право, как моральное, так и военное, залпами отогнать немецких «вы­родков» от своих танкистов. Они объедали его солдат, понижали их боеспособность, многие из этих детей были еще и больны и могли рас­пространить заразу среди личного состава.

Но полковник, вместо того чтобы стре­лять, приказал увеличить норму расхода про­дуктов. И немецких детей по приказу еврея кормили вместе с его солдатами.

Думаешь, что это за явление такое - Рус­ский Солдат? Откуда такое милосердие? Поче­му не мстили? Кажется, это выше любых сил - узнать, что всю твою родню живьем закопа­ли, возможно, отцы этих же детей, видеть кон­цлагеря с множеством тел замученных людей. И вместо того чтобы «оторваться» на детях и женах врага, они, напротив, спасали их, кор­мили, лечили.

С описываемых событий прошло несколь­ко лет, и мой папа, окончив военное училище в пятидесятые годы, вновь проходил военную службу в Германии, но уже офицером. Как-то на улице одного города его окликнул молодой немец. Он подбежал к моему отцу, схватил его за руку и спросил:

Вы не узнаете меня? Да, конечно, сейчас во мне трудно узнать того голодного оборванного мальчишку. Но я вас запомнил, как вы тог­да кормили нас среди руин. Поверьте, мы ни­когда этого не забудем.

Вот так мы приобретали друзей на Западе, силой оружия и всепобеждающей силой хри­стианской любви.

Живы. Выдержим. Победим.

ПРАВДА О ВОЙНЕ

Надо отметить, что далеко не на всех произвело убедительное впечатление выступление В. М. Молотова в первый день войны, а заключительная фраза у некоторых бойцов вызвала иронию. Когда мы, врачи, спрашивали у них, как дела на фронте, а жили мы только этим, часто слышали ответ: «Драпаем. Победа за нами… то есть у немцев!»

Не могу сказать, что и выступление И. В. Сталина на всех подействовало положительно, хотя на большинство от него повеяло теплом. Но в темноте большой очереди за водой в подвале дома, где жили Яковлевы, я услышал однажды: «Вот! Братьями, сестрами стали! Забыл, как за опоздания в тюрьму сажал. Пискнула крыса, когда хвост прижали!» Народ при этом безмолвствовал. Приблизительно подобные высказывания я слышал неоднократно.

Подъему патриотизма способствовали еще два фактора. Во-первых, это зверства фашистов на нашей территории. Сообщения газет, что в Катыни под Смоленском немцы расстреляли десятки тысяч плененных нами поляков, а не мы во время отступления, как уверяли немцы, воспринимались без злобы. Все могло быть. «Не могли же мы их оставить немцам», - рассуждали некоторые. Но вот убийство наших людей население простить не могло.

В феврале 1942 года моя старшая операционная медсестра А. П. Павлова получила с освобожденных берегов Селигера письмо, где рассказывалось, как после взрыва ручной фанаты в штабной избе немцев они повесили почти всех мужчин, в том числе и брата Павловой. Повесили его на березе у родной избы, и висел он почти два месяца на глазах у жены и троих детей. Настроение от этого известия у всего госпиталя стало грозным для немцев: Павлову любили и персонал, и раненые бойцы… Я добился, чтобы во всех палатах прочли подлинник письма, а пожелтевшее от слез лицо Павловой было в перевязочной у всех перед глазами…

Второе, что обрадовало всех, это примирение с церковью. Православная церковь проявила в своих сборах на войну истинный патриотизм, и он был оценен. На патриарха и духовенство посыпались правительственные награды. На эти средства создавались авиаэскадрильи и танковые дивизии с названиями «Александр Невский» и «Дмитрий Донской». Показывали фильм, где священник с председателем райисполкома, партизаном, уничтожает зверствующих фашистов. Фильм заканчивался тем, что старый звонарь поднимается на колокольню и бьет в набат, перед этим широко перекрестясь. Прямо звучало: «Осени себя крестным знамением, русский народ!» У раненых зрителей, да и у персонала блестели слезы на глазах, когда зажигался свет.

Наоборот, огромные деньги, внесенные председателем колхоза, кажется, Ферапонтом Головатым, вызывали злобные улыбки. «Ишь как наворовался на голодных колхозниках», - говорили раненые из крестьян.

Громадное возмущение у населения вызвала и деятельность пятой колонны, то есть внутренних врагов. Я сам убедился, как их было много: немецким самолетам сигнализировали из окон даже разноцветными ракетами. В ноябре 1941 года в госпитале Нейрохирургического института сигнализировали из окна азбукой Морзе. Дежурный врач Мальм, совершенно спившийся и деклассированный человек, сказал, что сигнализация шла из окна операционной, где дежурила моя жена. Начальник госпиталя Бондарчук на утренней пятиминутке сказал, что он за Кудрину ручается, а дня через два сигнальщика взяли, и навсегда исчез сам Мальм.

Мой учитель игры на скрипке Александров Ю. А., коммунист, хотя и скрыто религиозный, чахоточный человек, работал начальником пожарной охраны Дома Красной Армии на углу Литейного и Кировской. Он гнался за ракетчиком, явно работником Дома Красной Армии, но не смог рассмотреть его в темноте и не догнал, но ракетницу тот бросил под ноги Александрову.

Быт в институте постепенно налаживался. Стало лучше работать центральное отопление, электрический свет стал почти постоянным, появилась вода в водопроводе. Мы ходили в кино. Такие фильмы, как «Два бойца», «Жила-была девочка» и другие, смотрели с нескрываемым чувством.

На «Два бойца» санитарка смогла взять билеты в кинотеатр «Октябрь» на сеанс позже, чем мы рассчитывали. Придя на следующий сеанс, мы узнали, что снаряд попал во двор этого кинотеатра, куда выпускали посетителей предыдущего сеанса, и многие были убиты и ранены.

Лето 1942 года прошло через сердца обывателей очень грустно. Окружение и разгром наших войск под Харьковом, сильно пополнившие количество наших пленных в Германии, навели большое на всех уныние. Новое наступление немцев до Волги, до Сталинграда, очень тяжело всеми переживалось. Смертность населения, особенно усиленная в весенние месяцы, несмотря на некоторое улучшение питания, как результат дистрофии, а также гибель людей от авиабомб и артиллерийских обстрелов ощутили все.

У жены украли в середине мая мою и ее продовольственные карточки, отчего мы снова очень сильно голодали. А надо было готовиться к зиме.

Мы не только обработали и засадили огороды в Рыбацком и Мурзинке, но получили изрядную полосу земли в саду у Зимнего дворца, который был отдан нашему госпиталю. Это была превосходная земля. Другие ленинградцы обрабатывали другие сады, скверы, Марсово поле. Мы посадили даже десятка два глазков от картофеля с прилегающим кусочком шелухи, а также капусту, брюкву, морковь, лук-сеянец и особенно много турнепса. Сажали везде, где только был клочок земли.

Жена же, боясь недостатка белковой пищи, собирала с овощей слизняков и мариновала их в двух больших банках. Впрочем, они не пригодились, и весной 1943 года их выбросили.

Наступившая зима 1942/43 года была мягкой. Транспорт больше не останавливался, все деревянные дома на окраинах Ленинграда, в том числе и дома в Мурзинке, снесли на топливо и запаслись им на зиму. В помещениях был электрический свет. Вскоре ученым дали особые литерные пайки. Мне как кандидату наук дали литерный паек группы Б. В него ежемесячно входили 2 кг сахара, 2 кг крупы, 2 кг мяса, 2 кг муки, 0,5 кг масла и 10 пачек папирос «Беломорканал». Это было роскошно, и это нас спасло.

Обмороки у меня прекратились. Я даже легко всю ночь дежурил с женой, охраняя огород у Зимнего дворца по очереди, три раза за лето. Впрочем, несмотря на охрану, все до одного кочана капусты украли.

Большое значение имело искусство. Мы начали больше читать, чаще бывать в кино, смотреть кинопередачи в госпитале, ходить на концерты самодеятельности и приезжавших к нам артистов. Однажды мы с женой были на концерте приехавших в Ленинград Д. Ойстраха и Л. Оборина. Когда Д. Ойстрах играл, а Л. Оборин аккомпанировал, в зале было холодновато. Внезапно голос тихо сказал: «Воздушная тревога, воздушная тревога! Желающие могут спуститься в бомбоубежище!» В переполненном зале никто не двинулся, Ойстрах благодарно и понимающе улыбнулся нам всем одними глазами и продолжал играть, ни на мгновение не споткнувшись. Хотя в ноги толкало от взрывов и доносились их звуки и тявканье зениток, музыка поглотила все. С тех пор эти два музыканта стали моими самыми большими любимцами и боевыми друзьями без знакомства.

К осени 1942 года Ленинград сильно опустел, что тоже облегчало его снабжение. К моменту начала блокады в городе, переполненном беженцами, выдавалось до 7 миллионов карточек. Весной 1942 года их выдали только 900 тысяч.

Эвакуировались многие, в том числе и часть 2-го Медицинского института. Остальные вузы уехали все. Но все же считают, что Ленинград смогли покинуть по Дороге жизни около двух миллионов. Таким образом, около четырех миллионов умерло (По официальным данным в блокадном Ленинграде умерло около 600 тысяч человек, по другим - около 1 миллиона. - ред.) цифра, значительно превышающая официальную. Далеко не все мертвецы попали на кладбище. Громадный ров между Саратовской колонией и лесом, идущим к Колтушам и Всеволожской, принял в себя сотни тысяч мертвецов и сровнялся с землей. Сейчас там пригородный огород, и следов не осталось. Но шуршащая ботва и веселые голоса убирающих урожай - не меньшее счастье для погибших, чем траурная музыка Пискаревского кладбища.

Немного о детях. Их судьба была ужасна. По детским карточкам почти ничего не давали. Мне как-то особенно живо вспоминаются два случая.

В самую суровую часть зимы 1941/42 года я брел из Бехтеревки на улицу Пестеля в свой госпиталь. Опухшие ноги почти не шли, голова кружилась, каждый осторожный шаг преследовал одну цель: продвинуться вперед и не упасть при этом. На Староневском я захотел зайти в булочную, чтобы отоварить две наши карточки и хоть немного согреться. Мороз пробирал до костей. Я стал в очередь и заметил, что около прилавка стоит мальчишка лет семи-восьми. Он наклонился и весь как бы сжался. Вдруг он выхватил кусок хлеба у только что получившей его женщины, упал, сжавшись в ко-1 мок спиной кверху, как ежик, и начал жадно рвать хлеб зубами. Женщина, утратившая хлеб, дико завопила: наверное, ее дома ждала с нетерпением голодная семья. Очередь смешалась. Многие бросились бить и топтать мальчишку, который продолжал есть, ватник и шапка защищали его. «Мужчина! Хоть бы вы помогли», - крикнул мне кто-то, очевидно, потому, что я был единственным мужчиной в булочной. Меня закачало, сильно закружилась голова. «Звери вы, звери», - прохрипел я и, шатаясь, вышел на мороз. Я не мог спасти ребенка. Достаточно было легкого толчка, и меня, безусловно, приняли бы разъяренные люди за сообщника, и я упал бы.

Да, я обыватель. Я не кинулся спасать этого мальчишку. «Не обернуться в оборотня, зверя», - писала в эти дни наша любимая Ольга Берггольц. Дивная женщина! Она многим помогала перенести блокаду и сохраняла в нас необходимую человечность.

Я от имени их пошлю за рубеж телеграмму:

«Живы. Выдержим. Победим».

Но неготовность разделить участь избиваемого ребенка навсегда осталась у меня зарубкой на совести…

Второй случай произошел позже. Мы получили только что, но уже во второй раз, литерный паек и вдвоем с женой несли его по Литейному, направляясь домой. Сугробы были и во вторую блокадную зиму достаточно высоки. Почти напротив дома Н. А. Некрасова, откуда он любовался парадным подъездом, цепляясь за погруженную в снег решетку, шел ребенок лет четырех-пяти. Он с трудом передвигал ноги, огромные глаза на иссохшем старческом лице с ужасом вглядывались в окружающий мир. Ноги его заплетались. Тамара вытащила большой, двойной, кусок сахара и протянула ему. Он сначала не понял и весь сжался, а потом вдруг рывком схватил этот сахар, прижал к груди и замер от страха, что все случившееся или сон, или неправда… Мы пошли дальше. Ну, что же большее могли сделать еле бредущие обыватели?

ПРОРЫВ БЛОКАДЫ

Все ленинградцы ежедневно говорили о прорыве блокады, о предстоящей победе, мирной жизни и восстановлении страны, втором фронте, то есть об активном включении в войну союзников. На союзников, впрочем, мало надеялись. «План уже начерчился, но рузвельтатов никаких»,- шутили ленинградцы. Вспоминали и индейскую мудрость: «У меня три друга: первый - мой друг, второй - друг моего друга и третий - враг моего врага». Все считали, что третья степень дружбы только и объединяет нас с нашими союзниками. (Так, кстати, и оказалось: второй фронт появился только тогда, когда ясно стало, что мы сможем освободить одни всю Европу.)

Редко кто говорил о других исходах. Были люди, которые считали, что Ленинград после войны должен стать свободным городом. Но все сразу же обрывали таких, вспоминая и «Окно в Европу», и «Медного всадника», и историческое значение для России выхода к Балтийскому морю. Но о прорыве блокады говорили ежедневно и всюду: за работой, на дежурствах на крышах, когда «лопатами отбивались от самолетов», гася зажигалки, за скудной едой, укладываясь в холодную постель и во время немудрого в те времена самообслуживания. Ждали, надеялись. Долго и упорно. Говорили то о Федюнинском и его усах, то о Кулике, то о Мерецкове.

В призывных комиссиях на фронт брали почти всех. Меня откомандировали туда из госпиталя. Помню, что только двубезрукому я дал освобождение, удивившись замечательным протезам, скрывавшим его недостаток. «Вы не бойтесь, берите с язвой желудка, туберкулезных. Ведь всем им придется быть на фронте не больше недели. Если не убьют, то ранят, и они попадут в госпиталь», - говорил нам военком Дзержинского района.

И действительно, война шла большой кровью. При попытках пробиться на связь с Большой землей под Красным Бором остались груды тел, особенно вдоль насыпей. «Невский пятачок» и Синявинские болота не сходили с языка. Ленинградцы бились неистово. Каждый знал, что за его спиной его же семья умирает с голоду. Но все попытки прорыва блокады не вели к успеху, наполнялись только наши госпитали искалеченными и умирающими.

С ужасом мы узнали о гибели целой армии и предательстве Власова. Этому поневоле пришлось поверить. Ведь, когда читали нам о Павлове и других расстрелянных генералах Западного фронта, никто не верил, что они предатели и «враги народа», как нас в этом убеждали. Вспоминали, что это же говорилось о Якире, Тухачевском, Уборевиче, даже о Блюхере.

Летняя кампания 1942 года началась, как я писал, крайне неудачно и удручающе, но уже осенью стали много говорить об упорстве наших под Сталинградом. Бои затянулись, подходила зима, а в ней мы надеялись на свои русские силы и русскую выносливость. Радостные вести о контрнаступлении под Сталинградом, окружении Паулюса с его 6-й армией, неудачи Манштейна в попытках прорвать это окружение давали ленинградцам новую надежду в канун Нового, 1943 года.

Я встречал Новый год с женой вдвоем, вернувшись часам к 11 в каморку, где мы жили при госпитале, из обхода по эвакогоспиталям. Была рюмка разведенного спирта, два ломтика сала, кусок хлеба грамм 200 и горячий чай с кусочком сахара! Целое пиршество!

События не заставили себя ждать. Раненых почти всех выписали: кого комиссовали, кого отправили в батальоны выздоравливающих, кого увезли на Большую землю. Но недолго бродили мы по опустевшему госпиталю после суматохи его разгрузки. Потоком пошли свежие раненые прямо с позиций, грязные, перевязанные часто индивидуальным пакетом поверх шинели, кровоточащие. Мы были и медсанбатом, и полевым, и фронтовым госпиталем. Одни стали на сортировку, другие - к операционным столам для бессменного оперирования. Некогда было поесть, да и не до еды стало.

Не первый раз шли к нам такие потоки, но этот был слишком мучителен и утомителен. Все время требовалось тяжелейшее сочетание физической работы с умственной, нравственных человеческих переживаний с четкостью сухой работы хирурга.

На третьи сутки мужчины уже не выдерживали. Им давали по 100 грамм разведенного спирта и посылали часа на три спать, хотя приемный покой завален был ранеными, нуждающимися в срочнейших операциях. Иначе они начинали плохо, полусонно оперировать. Молодцы женщины! Они не только во много раз лучше мужчин переносили тяготы блокады, гораздо реже погибали от дистрофии, но и работали, не жалуясь на усталость и четко выполняя свои обязанности.

В нашей операционной операции шли на трех столах: за каждым - врач и сестра, на все три стола - еще одна сестра, заменяющая операционную. Кадровые операционные и перевязочные сестры все до одной ассистировали на операциях. Привычка работать по много ночей подряд в Бехтеревке, больнице им. 25-го Октября и на «скорой помощи» меня выручила. Я выдержал это испытание, с гордостью могу сказать, как женщины.

Ночью 18 января нам привезли раненую женщину. В этот день убило ее мужа, а она была тяжело ранена в мозг, в левую височную долю. Осколок с обломками костей внедрился в глубину, полностью парализовав ей обе правые конечности и лишив ее возможности говорить, но при сохранении понимания чужой речи. Женщины-бойцы попадали к нам, но не часто. Я ее взял на свой стол, уложил на правый, парализованный бок, обезболил кожу и очень удачно удалил металлический осколок и внедрившиеся в мозг осколки кости. «Милая моя, - сказал я, кончая операцию и готовясь к следующей, - все будет хорошо. Осколок я достал, и речь к вам вернется, а паралич целиком пройдет. Вы полностью выздоровеете!»

Вдруг моя раненая сверху лежащей свободной рукой стала манить меня к себе. Я знал, что она не скоро еще начнет говорить, и думал, что она мне что-нибудь шепнет, хотя это казалось невероятным. И вдруг раненая своей здоровой голой, но крепкой рукой бойца охватила мне шею, прижала мое лицо к своим губам и крепко поцеловала. Я не выдержал. Я не спал четвертые сутки, почти не ел и только изредка, держа папироску корнцангом, курил. Все помутилось в моей голове, и, как одержимый, я выскочил в коридор, чтобы хоть на одну минуту прийти в себя. Ведь есть же страшная несправедливость в том, что женщин - продолжательниц рода и смягчающих нравы начала в человечестве, тоже убивают. И вот в этот момент заговорил, извещая о прорыве блокады и соединении Ленинградского фронта с Волховским, наш громкоговоритель.

Была глубокая ночь, но что тут началось! Я стоял окровавленный после операции, совершенно обалдевший от пережитого и услышанного, а ко мне бежали сестры, санитарки, бойцы… Кто с рукой на «аэроплане», то есть на отводящей согнутую руку шине, кто на костылях, кто еще кровоточа через недавно наложенную повязку. И вот начались бесконечные поцелуи. Целовали меня все, несмотря на мой устрашающий от пролитой крови вид. А я стоял, пропустил минут 15 из драгоценного времени для оперирования других нуждавшихся раненых, выдерживая эти бесчисленные объятия и поцелуи.

Рассказ о Великой Отечественной войне фронтовика

1 год назад в этот день началась война, разделившая историю не только нашей страны, а и всего мира на до и после . Рассказывает участник Великой Отечественной войны Марк Павлович Иванихин, председатель Совета ветеранов войны, труда, Вооруженных сил и правоохранительных органов Восточного административного округа.

– – это день, когда наша жизнь переломилась пополам. Было хорошее, светлое воскресенье, и вдруг объявили о войне, о первых бомбежках. Все поняли, что придется очень многое выдержать, 280 дивизий пошли на нашу страну. У меня семья военная, отец был подполковником. За ним сразу пришла машина, он взял свой «тревожный» чемодан (это чемодан, в котором всегда наготове было самое необходимое), и мы вместе поехали в училище, я как курсант, а отец как преподаватель.

Сразу все изменилось, всем стало понятно, что эта война будет надолго. Тревожные новости погрузили в другую жизнь, говорили о том, что немцы постоянно продвигаются вперед. Этот день был ясный, солнечный, а под вечер уже началась мобилизация.

Такими остались мои воспоминания, мальчишки 18-ти лет. Отцу было 43 года, он работал старшим преподавателем в первом Московском Артиллерийском училище имени Красина, где учился и я. Это было первое училище, которое выпустило в войну офицеров, воевавших на «Катюшах». Я всю войну воевал на «Катюшах».

– Молодые неопытные ребята шли под пули. Это была верная смерть?

– Мы все-таки многое умели. Еще в школе нам всем нужно было сдать норматив на значок ГТО (готов к труду и обороне). Тренировались почти как в армии: нужно было пробежать, проползти, проплыть, а также учили перевязывать раны, накладывать шины при переломах и так далее. Хоть , мы немного были готовы защищать свою Родину.

Я воевал на фронте с 6 октября 1941 по апрель 1945 г. Участвовал в сражениях за Сталинград, и от Курской Дуги через Украину и Польшу дошел до Берлина.

Война – это ужасное испытание. Это постоянная смерть, которая рядом с тобой и угрожает тебе. У ног рвутся снаряды, на тебя идут вражеские танки, сверху к тебе прицеливаются стаи немецких самолетов, артиллерия стреляет. Кажется, что земля превращается в маленькое место, где тебе некуда деться.

Я был командиром, у меня находилось 60 человек в подчинении. За всех этих людей надо отвечать. И, несмотря на самолеты и танки, которые ищут твоей смерти, нужно держать и себя в руках, и держать в руках солдат, сержантов и офицеров. Это выполнить сложно.

Не могу забыть концлагерь Майданек. Мы освободили этот лагерь смерти, увидели изможденных людей: кожа и кости. А особенно помнятся детишки с разрезанными руками, у них все время брали кровь. Мы увидели мешки с человеческими скальпами. Увидели камеры пыток и опытов. Что таить, это вызвало ненависть к противнику.

Еще помню, зашли в отвоеванную деревню, увидели церковь, а в ней немцы устроили конюшню. У меня солдаты были из всех городов советского союза, даже из Сибири, у многих погибли отцы на войне. И эти ребята говорили: «Дойдем до Германии, семьи фрицев перебьем, и дома их сожжем». И вот вошли мы в первый немецкий город, бойцы ворвались в дом немецкого летчика, увидели фрау и четверо маленьких детей. Вы думаете, кто-то их тронул? Никто из солдат ничего плохого им не сделал. Русский человек отходчив.

Все немецкие города, которые мы проходили, остались целы, за исключением Берлина, в котором было сильное сопротивление.

У меня четыре ордена. Орден Александра Невского, который получил за Берлин; орден Отечественной войны I-ой степени, два ордена Отечественной войны II степени. Также медаль за боевые заслуги, медаль за победу над Германией, за оборону Москвы, за оборону Сталинграда, за освобождение Варшавы и за взятие Берлина. Это основные медали, а всего их порядка пятидесяти. Все мы, пережившие военные годы, хотим одного - мира. И чтобы ценен был тот народ, который одержал победу.

Фото Юлии Маковейчук

Товарищи ветераны присылайте рассказы на адрес [email protected] для Павла Ширшова в теме "В раздел Творчество ветеранов". Увы, формат сайта не позволяет публиковать большие прозаические формы, а потому принимаю короткие рассказы (до 2000 знаков с пробелами, ну или около того)

Несколько рассказов от редактора этого сайта Павла Ширшова.

Ещё кое-что лежит на сайте СамИздат на странице

Простая история Простая, в общем-то, история. Жил мужик, в советской армии служил рядовым, водителем какого-то генерала, потом по комсомольской путевке прямо после Армии в комсомольскую школу, потом институт, защита кандидатской, а параллельно партийная карьера. Мало ли в те времена было таких молодых и энергичных ребят. Опять же семейная жизнь, жена, ребенок. Прошли годы, развалился Союз, вместе с исчезновением Партии в которую верил исчезла и цель жизни, которую спустя некоторое время нашел в ветеранском движении "афганцев". Сам ту войну не застал, но видел в мужиках честь и совесть. Стал одним из активных членов союза ветеранов "афганцев", но теперь уже на исторической родине, на Украине. Именно вот так с маленькой буквы «р» и воспринимал её, так как большая Родина – СССР исчезла в пучине истории. Ругался с соседками, что боготворили «оранжевую революцию», обещал еще поплачете с этим Ющенко. И впрямь, прошло время и соседки согласились с тем, что Ющенко – гад. Выбрали Януковича. Тут ему стало совсем плохо, и он умер. Казалось бы конец рассказу. Но вот недавно к его вдове, пришли вместе с военкомом странные для неё люди, несколько «афганцев» и эти, сознательные, только-только из зоны боев. Они хвалили его за любовь к стране, а она молча стояла и думала, что муж бы им сейчас бы сказал...

Павел Ширшов

Блиндажик (солдатская сказка) Праздники на войне случай особый, к ним готовятся, их проводят с двумя прямо противоположными чувствами - с чувством обостренной опасности и с чувством разгульного веселья. Обостренное чувство опасности присуще в дни праздника как рядовому и сержантскому составу, так и офицерскому во всех его звеньях. Одних волнует, как погулять и притом не попасться на глаза старшему по званию, вторым как изловить хитроумного подчиненного за недостойным звания советского солдата или офицера гульбищем. Впрочем, старший, следящий за прохождением праздника и сам постоянно озадачен бездарно проходящим (для него лично) временем праздничного дня.

Итак, ситуация, Новый год, за пять км от передового охранения первый кишлак в зеленке. Тропа протопная в снегу сменившимися видна в бинокль за три версты в буквальном смысле этого слова, то есть проход в минном поле как на ладони. Все прочее пространство залито ослепительным солнцем. До праздника еще полдня, а приготовление к нему идет полным ходом. Еще летом прямо посреди минного поля, что за спиной охранения предприимчивые саперы отрыли не слабую по всем позициям землянку, в которой есть все для жизни, а самое главное для интенсивного, можно сказать предпраздничного самогоноварения. В землянке сидит потерянный своим старшиной солдатик полгода от призыва, и варит для предприимчивых представителей полка самогон из кишмиша и корочек апельсина. И вот в такой прекрасный день 31 декабря, то есть буквально за несколько часов до самого милого сердцу всех советских праздника, на тропу в минном поле вышел ни кто иной, как сам главный комсомолец всея полка. Морозец надо сказать в тот день стоял эдак градусов под пятнадцать и предательский дымок установки светился всему белому свету, а остановить работу до темного времени суток у бизнесменов в погонах не было никаких сил, потому как такса в такой день, из-за высочайшего спроса, была слишком высока. И вот наш комсомолец полный энтузиазма в борьбе с зеленным змием встает на тропе в минном поле, строго напротив дымка и зычно орет. - Боец! А в ответ, как в той песне тишина. Тогда он еще раз зычно призывает скрывающегося в землянке, но тот или видел приближающуюся угрозу, или, узнав голос лидера всех комсомольцев полка, ни кажет носу, из своего убежища. Комсомолец, потоптавшись и видя, как на него незлобливо посмеивается состав поста передового охранения, делает вид, что добился цели, идет к командиру саперной роты и требует карту проходов в минных полях. Карта понятное дело находиться в штабе, и вместе с заместителем начальника штаба, она самым внимательным образом изучается на предмет боковых ответвлений от прохода к посту. И понятное дело таковых не находиться. Зам.НШ и командир саперов, глядя на рвение недавно прибывшего в полк молодого политработника, переглядываются и тихо кашляют в кулак. Молодой офицер горячится, недоумевая, как же так могло произойти, и почему на секретных картах, связанных с боеспособностью полка имеются объекты не известные руководству полка. По его требованию находят трех солдат принимавших участие в "создании" данного минного поля. Солдаты естественно говорят, что ничего не знают, и не помнят, чтобы кто-то чего-то сделал не так, а командир роты поясняет старшему лейтенанту, что минирование подобных полей проводиться машинными методами и неположенные объекты на них не имеют возможности появиться на "свет божий". Типа технология установки мин, не предполагает прорех, или тем более незаминированных участков. - Тогда откуда там, этот блиндаж? - Какой блиндаж? - делает удивленные глаза ротный саперов. - Тот, в котором самогон варят! - чуть ли не орет комсомолец. - А вы уверены, что там есть что-то? - осторожно спрашивает его зам.НШ. Комсомолец чувствует, что ему или не верят, или держат за идиота, что впрочем, близко, тащит всех на злополучное минное поле. На поле уже закатное солнце, в декабре день короткий, и никакого тебе пара. Трое офицеров заходят на пост охранения, спрашивают солдат, трое говорят, что проводили наблюдения за местностью, что собственно и входит в их круг обязанностей на посту, а четвертый, которого точно видел комсомолец полка в последнее появление здесь, на вопрос видел ли он какой-либо дым честно отвечает, что видел где-то на поле какой-то дымок, но где и что это было сказать не может, так как не присматривался и потому не разобрал. Все смотрят на старлея и молчат, а он понимая глупость положения, и то, что теперь он ничего не только не докажет, но и даже точно показать место блиндажа не сможет, раскрывает свою последнюю карту. - Мне про этот блиндаж рассказал старшина с ПХД, он у них поварами заведует, я его на воровстве взял. - Не, - говорит ротный саперов, - Этот старшина, я его знаю, не надежный кадр, он для того, чтобы с себя снять обвинения и чтобы в прокуратуру дело о воровстве не ушло вам даже на командира полка наговорит. - Это не меняет дела, с этим блиндажом надо будет разобраться. - Хорошо, товарищ старший лейтенант, мы с этим блиндажом обязательно разберемся, а вы пока занялись бы своим основным делом, сегодня, если не проследить половина полка пьянствовать будет, так, что давайте не отвлекаться на пустую информацию. Лучше устройте внезапную проверку в расположении рот, все больше толку будет. Все расходятся. Совсем поздно вечером. В модуле отмечают Новый год пятеро друзей. Уже выпили, за Старый год, за Новый, помянули своих боевых товарищей, выпили за жен, что ждут, и гуляние дошло до той точки, когда расстегивается верхняя пуговица формы, а за ней и вторая. - Нет, ну ты представляешь это новый комсомол, молодой, да прыткий. Сегодня приходит к моему ротному разведки, и говорит, мол, дай мне прибор ночного видения. Тот ему, зачем тебе. Он сначала юлил, юлил, а потом признается, хочу, мол, понаблюдать за блиндажом, на минном поле, что рядом с четвертым постом. - И что твои разведчики? - Да, что они лохи, что ль? Остаться без самого качественного самогона в полку, и потом, они ж тоже в доле, и кто же, кроме них сухофрукты с зеленки привезет? - Тоже верно. - хохотнул довольный командир полка, наливая всем по очередной.

Павел Ширшов

Роща в Герате Помните это "Я вспоминаю утренний Кабул...". Муромов, Михаил. Вероятно, единственно, что сделал в жизни хорошего. Но не о нем. Я тоже вспоминаю. Мы стоим в тени небольшой, но очень густой рощицы, у ног сходятся в потоке три арыка давая начало четвертому. Удивительно прохладно. Так прохладно, что не реально здесь в провинции Герат и сейчас летом 1980 года. Нас несколько человек, солдаты и офицеры 101 мотострелкового полка. Это сейчас стало модно называть такие полки пехотными, а мы тогда гордились именно званием мотострелки. Ничего не происходит, но все стоят какие-то радостно ошалевшие и громко и опять же радостно о чем-то говорят. Я стою несколько в стороне и не принимаю участия в беседе. Я стою и вдыхаю этот удивительный прохладный воздух, наполненный вкусом жизни, звенящий весь от нее, от жизни. Может, там место такое было, ну энергетическое, не знаю, но было очень хорошо. Гератом то место где мы находились, можно было назвать весьма условно. Если подразумевать под Гератом весь гератский оазис, тогда да, тогда Герат. А если под Гератом предполагать немногочисленные городские улочки и кварталы, то это был дальний пригород города. У нас в почти весь 1980 год прошел на запад от центра Герата, и как города, и как провинции. Прошел, проехал, провоевал. Пару заездов в Калай-Нау, что на северо-востоке от Герата, можно почти не считать. Среди стоящих в роще командир полка Коптяев. Папа. Иначе в полку его никто не звал. При этом ни грамма иронии. В этом слове что-то было у нас у мальчишек. Так зовут отца, когда маленький. Можно подумать, ты в 19-20 лет взрослый. Тем более, в те-то времена в начале 80-х. О том, что Коптяев - Владимир Михайлович, я узнал куда позже и то благодаря Интернету. А тогда для всех не нашего полка, Коптяев, для всех наших "папа", и все понятно. Второй кого помню, вероятно, даже лучше помню, чем Коптяева, это наш НШ, начальник штаба полка, второй человек после "папы". Его, почему-то, большинство звало по имени и фамилии, хотя и отчество часто произносилось - Сопин Борис Григорьевич. Борис Сопин, был личностью легендарной, и не потому, что второй после "папы", а так сам по себе, и хотя в начале 80-го года, никто еще не успел особо проявить храбрость какую-то, но выправка, манера держать голову и самого себя, безусловно, располагали. По ощущению, не по памяти помню Кравченко. В тот май он уже командовал не нами, разведкой, а батальоном, но по ощущениям он был в той роще и что-то веселое рассказывал мужикам. Ржали они, конечно, что те кони. Те, кто входил в Афган, те, кому Борис Григорьевич подарил 5 мая, на ежегодной встрече 5 мотострелковой дивизии, легендарный шеврон "101 мотострелковый полк. Афганистан. Герат. 1979-1981" хорошо знают Владимира Кравченко. Особенно, хорошо помнит его горно-копытный батальон, который он принял вместе с Орденом Красной Звезды, после ледового похода на Калай-Нау, в январе-феврале 1980 года. Кравченко, мужик, он конечно с большим и тонким чувством юмора, точнее настолько тонким насколько это возможно в Армии. Сори, Советской Армии. Как-то во время учений в пустыни, он так схохмил, что многие на всю жизнь запомнил нехотя брошенную фразу. Дело было к концу учений, разведка отдыхала, то есть, валялась на раскаленном песке, под наклонным листом брони БМП и пыталась как-то выжить на пятидесятиградусной жаре. Кто еле живой завел песню о том, что помогает от жажды в жару и ляпнул, что-то вроде: "А вот еще, говорят, хорошо помогает от жажды зеленый чай". Кравченко, валяющийся здесь же, ответил: "А еще здорово помогает от жажды, сидеть на берегу хауса, в тенечке, бутылочка запотевшего с холодильника пива и чтобы ножки в холодную воду опустить". И столь это было ирреально в той ситуации, столь дико и невозможно было, что все начали ржать как безумные и долго не могли остановиться. Вот стоят мужики в моей памяти в той рощице и никуда не хотят уходить. И вспоминаю я их каждый день, а почему. Не знаю.

Ненависть никогда не делала людей счастливыми. Война – это не просто слова на страницах, не просто красивые лозунги. Война – это боль, голод, раздирающий душу страх и… смерть. Книги о войне – прививки от зла, отрезвляющие нас, удерживающие от опрометчивых поступков. Давайте же учиться на ошибках прошлого, читая мудрые и правдивые произведения, чтобы избежать повтора жуткой истории, дабы мы и грядущие поколения могли созидать прекрасное общество. Где нет врагов и любые споры можно уладить беседой. Где не хоронишь родных, воя от тоски. Где всякая жизнь – бесценна…

От каждого из нас зависит не только настоящее, но и далекое будущее. Всего лишь надо – наполнить свое сердце добротой и увидеть в окружающих не потенциальных врагов, а таких же, как и мы людей – с дорогими сердцу семьями, с мечтой о счастье. Помня о великих жертвах и подвигах предков, мы должны бережно хранить их щедрый дар – жизнь без войны. Так пусть же небо над нашими головами всегда будет мирным!

Гамбург, Любек, Дрезден и многие другие населенные пункты, попавшие в зону действия огненного шторма, пережили страшные бомбардировки. Обширные территории Германии были опустошены. Свыше 600 тысяч гражданских лиц погибли, вдвое больше - ранены или искалечены, 13 миллионов остались без крова. Уничтожению подверглись бесценные произведения искусства, памятники старины, библиотеки и научные центры. Вопрос, каковы же цели и истинные результаты бомбовой войны 1941–1945 гг., исследует генерал-инспектор пожарной службы Германии Ганс Румпф. Автор анализирует…

Сталинская истребительная война (1941-1945 годы) Иоахим Гофман

Настоящее издание представляет собой перевод с немецкого оригинального издания «Stalins Vernichtungskrieg 1941–1945», опубликованного в 1999 г. F.A. Verlagsbuchhandlung GmbH, München. Работа Гофмана - взгляд крупного западногерманского историка на политику Советского Союза накануне и во время Второй мировой войны. В центре книги находится Сталин. На основе неизвестных документов и результатов новейших исследований автор приводит доказательства того, что Сталин готовил наступательную войну против Германии при подавляющем превосходстве сил, которую лишь ненамного опередило…

Война. 1941-1945 Илья Эренбург

Книга Ильи Эренбурга «Война 1941–1945» - первое за последние 60 лет издание избранных статей самого популярного военного публициста СССР. В сборник включены двести статей из полутора тысяч, написанных Эренбургом за четыре года войны - с 22 июня 1941 года по 9 мая 1945 года (некоторые из них публикуются впервые по рукописям). Памфлеты, репортажи, листовки, фельетоны, обзоры, вошедшие в сборник, писались в основном для бойцов фронта и тыла. Они печатались в центральных и местных, фронтовых, армейских и партизанских газетах, звучали по радио, выходили брошюрами…

«Второй войны я не выдержу...» Тайный дневник… Сергей Кремлёв

Этот дневник никогда не предназначался для публикации. О его существовании знали единицы. Его оригинал подлежал уничтожению по личному приказу Хрущева, но фотокопии были спасены тайными сторонниками Берии, чтобы увидеть свет через полвека после его убийства. Очень личные, предельно откровенные (не секрет, что даже крайне осторожные и «закрытые» люди порой доверяют дневнику мысли, которые ни в коем случае не решились бы высказать вслух), записи Л.П. Берии за 1941–1945 гг. позволяют заглянуть «за кулисы» Великой Отечественной, раскрывая подоплеку…

Война в белом аду Немецкие парашютисты на… Жак Мабир

Книга французского историка Жана Мабира рассказывает об одном из элитных формирований германского Вермахта - парашютно-десантных войсках и их действиях на Восточном фронте в ходе зимних кампаний с 1941 по 1945 г Основываясь на документах и свидетельствах непосредственных участников событий, автор показывает войну такой, какой ее видели солдаты с «той стороны» фронта Подробно освещая ход боевых операций, он передает при этом всю тяжесть нечеловеческих условии, в которых они велись, жестокость противостояния и трагизм потерь Книга рассчитана…

ПЕРВЫЙ И ПОСЛЕДНИЙ. НЕМЕЦКИЕ ИСТРЕБИТЕЛИ… Адольф Галланд

Воспоминания Адольфа Галланда. командующего истребительной авиацией люфтваффе с 1941-го по 1945 год, воссоздают достоверную картину боевых действий на Западном фронте. Автор анализирует состояние авиации воюющих сторон, делится профессиональными суждениями о технических качествах известных типов самолетов, стратегических и тактических просчетах в ходе военной кампании. Книга одного из самых талантливых немецких летчиков существенно дополняет представление о роли истребительной авиации во Второй мировой войне.

Записки командира штрафбата. Воспоминания… Сукнев Михаил

Воспоминания М. И. Сукнева, наверно, единственные в нашей военной литературе мемуары, написанные офицером, который командовал штрафбатом. Более трёх лет М. И. Сукнев воевал на передовой, несколько раз был ранен. Среди немногих дважды награждён орденом Александра Ленского, а также рядом других боевых орденов и медалей. Автор писал книгу в 2000 году, на закате жизни, предельно откровенно. Поэтому его воспоминания являются исключительно ценным свидетельством о войне 1911–1945 гг.

Кадры решают все: суровая правда о войне 1941-1945… Владимир Бешанов

Несмотря на десятки тысяч публикаций о советско-германской войне, ее подлинная история все еще отсутствует. Во множестве «идеологически выдержанных» сочинений политработников, генералов, партийных историков бесполезно искать ответы на вопросы о том, как и почему Красная Армия откатилась до Волги, как и почему были потеряны на войне 27 миллионов человек. Правда о войне даже через 60 лет после ее окончания, по-прежнему с огромным трудом пробивается через горы лжи. Одним из немногих отечественных авторов, пытающихся по крупицам воссоздать истинную…

От Заполярья до Венгрии. Записки двадцатичетырехлетнего… Петр Боград

Генерал-майор Петр Львович Боград относится к тем фронтовикам, которые прошли Великую Отечественную войну от первого до последнего дня. Юношей, в начале жизненного пути, П.Л. Боград оказался в эпицентре жестокого противостояния. Удивительно сложилась судьба молодого лейтенанта, выпускника военного училища, 21 июня 1941 г. прибывшего по распределению в Прибалтийский особый военный округ. Вместе со всеми он сполна испытал горечь первых поражений: отступление, окружение, ранение. Уже в 1942 г., благодаря незаурядным способностям, П.Л. Боград был выдвинут…

Переписка Председателя Совета Министров… Уинстон Черчилль

В настоящем издании публикуется переписка Председателя Совета Министров СССР И. В. Сталина с Президентом США Ф. Рузвельтом, Президентом США Г. Трумэном, с Премьер-Министром Великобритании У. Черчиллем и Премьер-Министром Великобритании К. Эттли в годы Великой Отечественной войны и в первые месяцы после победы - до конца 1945 г. За пределами Советского Союза в разное время были опубликованы тенденциозно подобранные части вышеназванной переписки, в результате чего позиция СССР в годы войны изображалась в искаженном виде. Цель настоящей публикации…

Стальные гробы. Немецкие подводные лодки:… Герберт Вернер

Бывший командир подводного флота нацистской Германии Вернер знакомит читателя в своих мемуарах с действиями немецких подводных лодок в акватории. Атлантического океана, в Бискайском заливе и Ла-Манше против английского и американского флота во время Второй мировой войны.

Легион под знаком Погони. Белорусские коллаборационистские… Олег Романько

В монографии рассматривается комплекс вопросов, связанных с историей создания и деятельности белорусских коллаборационистских формирований в силовых структурах гитлеровской Германии. На базе обширного исторического материала из архивов Украины, Белоруссии, России, Германии и США прослеживается процесс организации, подготовки и боевого применения белорусских частей и подразделений в составе полиции, Вермахта и войск СС. Книга рассчитана на специалистов-историков, преподавателей ВУЗов, студентов и всех, кто интересуется историей Второй…

Иностранные добровольцы в вермахте. 1941-1945 Карлос Юрадо

Во время Второй мировой войны довольно большое количество иностранцев служило в армейских, военно-морских и военно-воздушных силах Германии. Антикоммунизм был наиболее важной причиной, заставившей такое большое количество добровольцев надеть германскую униформу. Эта книга посвящена исследованию иностранных добровольцев в вермахте и уделяет особое внимание их униформе, знакам различия и организации. В книге подробно рассмотрены такие формирования, как Валлонский легион, LVF, Восточные легионы, Балканские добровольцы, Хивис, калмыцкие, казачьи,…

Книга историка и писателя С. Е. Михеенкова представляет собой уникальный сборник солдатских рассказов о войне, над которым автор работал более тридцати лет. Наиболее яркие эпизоды, скомпонованные тематически, сложились в цельное, захватывающее повествование о войне Русского Солдата. Эта, говоря словами поэта, «с боем добытая суровая правда солдат» поразит читателя предельной откровенностью, обнаженностью души и нервов воина Великой Отечественной.

«Аэропорт» - это не хроника, не расследование, не летопись. Это художественный вымысел, основанный на реальных фактах. В книге много персонажей, много переплетающихся драматических сюжетных линий. Роман не только и не столько о войне. Он и про любовь, про предательство, страсть, измену, ненависть, ярость, нежность, отвагу, боль и смерть. Иными словами, про нашу сегодняшнюю и вчерашнюю жизнь. Действие романа начинается в Аэропорту и разворачивается по минутам в течение последних пяти дней более чем 240-дневной осады. Хотя роман основан на реальных фактах, все персонажи - плод художественного вымысла, как и название Аэропорта. Маленький украинский гарнизон Аэропорта денно и нощно отражает атаки противника, многократно превосходящего его в живой силе и технике. В этом разрушенном до основания Аэропорту коварные и жестокие враги сталкиваются с тем, чего не ожидали и чему не могут поверить. С киборгами. Враги сами так назвали защитников Аэропорта за их нечеловеческую живучесть и упрямство обреченных. Киборги, в свою очередь, врагов прозвали орками. Вместе с киборгами в Аэропорту находится американский фотограф, который по ряду причин переживает эту необязательную войну как личную драму. Его глазами, словно в калейдоскопе, в перерывах между боями в Аэропорту читатель также увидит всю историю того, что объективные историки назовут не иначе как российско-украинской войной.

Романы Владимира Першанина "Штрафник из танковой роты", "Штрафник, танкист, смертник" и "Последний бой штрафника" это история советского человека в годы Великой Отечественной войны. Вчерашний студент, которому в июне 41 года выпало идти в танковое училище и пройдя страшные испытания войны, стать настоящим Танкистом.

В основу книги положена история жизни реального человека. Бывшего заключённого, бойца штрафной роты, а потом подпоручика РОА и одного из руководителей Кенгирского восстания заключённых ГУЛАГа, Энгельса Ивановича Слученкова. Есть удивительные судьбы. Они похожи нa приключенческие ромaны, сопровождaющиеся фaнтaстическими эскaпaдaми и невероятными поворотaми. Судьбa Энгельса Слученкова былa из этого рядa. Вокруг его имени нагромождены завалы из лжи. Его судьба с одной стороны выглядит, как подвиг, с другой, как предательство. Но он и с aм сознaтельно или неосознанно был виновником этих путaных метаморфоз .

Но чтобы понять Слученкова, как человека, чтобы не оправдать, а лишь понять , каким образом стало возможно , что он советский гражданин и советский солдат пошёл воевать против Сталина. Для того, чтобы понять причины того, что многие тысячи советских граждан во время Второй мировой войны решились одеть вражескую форму и взять в руки оружие , против своих же братьев и друзей, мы должны прожить их жизнь. Оказаться на их месте и в их шкуре. Мы должны перенестись в те времена, когда человек вынужден был думать одно, говорить другое и, в конце концов, делать третье. И при этом сохранить в себе способность к готовности однажды воспротивиться таким правилам поведения, восстать и пожертвовать при этом не только своей жизнью, но и добрым именем.

В центре романа "Семейщина" - судьба главного героя Ивана Финогеновича Леонова, деда писателя, в её непосредственной связи с крупнейшими событиями в ныне существующем селе Никольском от конца 19 до 30-х годов 20 века. Масштабность произведния, новизна материала, редкое знание быта старообрядцев, верное понимание социальной обстановки выдвинули роман в ряд значительных произведений о крестьянстве Сибири

В августе 1968 года в Рязанском училище ВДВ по новому штату было сформировано два батальона курсантов (по 4 роты в каждом) и отдельная рота курсантов частей спецназначения (9-я рота). Основная задача последней - подготовка командиров групп для частей и соединений спецназа ГРУ

Девятая рота, пожалуй, единственная, ушедшая в легенду целым подразделением, а не конкретным списочным составом. Прошло уже больше тридцати лет с тех пор, как она перестала существовать, но слава о ней не угасает, а скорее, наоборот, растёт.

Андрей Бронников был курсантом легендарной 9-й роты в 1976–1980 годах. Спустя много лет он честно и подробно рассказал обо всем, что с ним произошло за это время. Начиная с момента поступления и заканчивая вручением лейтенантских погон…

Среди многочисленных художественных произведений о Великой Отечественной войне роман Акулова «Крещение» выделяется той неподкупной объективной правдой, в которой как в монолите соединено трагическое и героическое. Такое мог создать только одаренный художник слова, лично прошедший через шквал огня и металла, через окропленные кровью морозные снега, не однажды видевший смерть в лицо. Значимость и силу роману «Крещение» придает не только событийная правда, но и классическая художественность, богатство русского народного языка, объемность и разнообразие созданных характеров и образов.

Его персонажи, как рядовые, так и офицеры, высвечены ярким светом, проникающим в их психологию и духовный мир.

Роман воссоздает события первых месяцев Великой Отечественной войны - наступление гитлеровцев под Москвой осенью 1941 года и отпор, который дали ему советские воины. Автор показывает, как порой трудно и запутанно складываются человеческие судьбы. Одни становятся героями, другие встают на гибельный путь предательства. Через все произведение проходит образ белой березы - любимого дерева на Руси. Первое издание романа вышло в 1947 году и вскоре получило Сталинскую премию 1-й степени и поистине всенародное признание.

Военная проза

Война. От этого слова исходит смерть, голод, лишения, бедствия. Сколько бы ни прошло времени после её окончания люди будут долго о ней вспоминать и оплакивать потери. Писательский долг не скрывать правду, а говорить как всё на войне было на самом деле, вспоминать подвиги героев .

Что такое военная проза?

Военная проза — это художественное произведение, затрагивающее тему войны и место человека в ней. Военная проза зачастую автобиографична или записана со слов очевидцев событий. В произведениях про войну поднимаются общечеловеческие, нравственные, социальные, психологические и даже философские темы.

Это важно делать, чтобы поколение, которое не соприкоснулось с войной знало через что прошли их предки. Военная проза делится на два периода. Первый — это написание рассказов, повестей, романов во время военных действий. Второй относится к послевоенному периоду написания. Это время переосмысления произошедшего и непредвзятого взгляда со стороны.

В современной литературе можно выделить два основных направления произведений:

1. Панорамные . Действие в них происходит на разных участках фронта одновременно: на передовой, в тылу, в штабе. Писатели в этом случае используют подлинные документы, карты, приказы и так далее.
2. Суженные . В таких книгах ведётся рассказ об одном или нескольких главных героях.

Основные темы, которые раскрываются в книгах про войну:

• Военные действия на передовой;
• Партизанское сопротивление;
• Гражданская жизнь в тылу врага;
• Жизнь заключённых в концлагерях;
• Жизнь молодых солдат на войне.

Человек и война

Многих писателей интересует не столько достоверно описать выполненные боевые задачи бойцов, сколько исследовать их нравственные качества. Поведение людей в экстремальных условиях сильно отличается от привычного им образа спокойной жизни.

На войне многие проявляют себя лучшей стороны, другие же, напротив, не выдерживают испытаний и «ломаются». Задача авторов исследовать логику поведения и внутренний мир тех и других персонажей . В этом заключается главная роль писателей — помочь сделать правильный вывод читателям.

В чём важность литературы про войну?

На фоне ужасов войны на первом плане выступает человек со своими проблемами и переживаниями. Главные герои не только совершают подвиги на передовой, но и совершают героические поступки в тылу врага и сидя в концлагерях.

Конечно, все мы должны помнить какая цена заплачена за победу и делать из этого вывод ы. Каждый найдёт пользу для себя, читая литературу про войну. В нашей электронной библиотеке есть множество книг на эту тему.

• Лев Кассиль ;

  Новый отец Лизель оказался порядочным человеком. Он ненавидел нацистов и скрывал в подвале беглого еврея. Также он привил Лизель любовь к книгам, которые в те времена нещадно уничтожали. О буднях немцев во времена войны читать очень интересно. Многие вещи после прочтения переосмысливаешь.

  Мы рады, что вы обратились на наш сайт в поиске интересующей информации. Надеемся, что она была полезной. Читать онлайн бесплатно книги в жанре военная проза можно на сайте.